Школьники

Я рассмеялся при этих его словах, так смешно было представить маму школьницей, и как она зубрит эти слова. А на школьницу она и совсем не похожа, и занята все домашней работой.

— Это у нее привычка такая, нежничать, — сказал я, чтоб вывернуться.

— Не плохая привычка, хотя к таким мальчишкам, как ты, ее не стоит применять. Но сознайся, что ты не прав, и извинись пред матерью.

Но сознаться в неправоте ужасно, ужасно трудно. Кажется легче до крови укусить себе палец, чем подойти и сказать эти слова: — "Я не прав, прости".

Я ничего не ответил отцу. Он сидел в своей серой рубашке, без пиджака, и читал газету. Я знал, что он бывает особенно хорошо настроен в эти минуты, и решил воспользоваться этим его настроением и улизнуть от ответа.

Однако не тут-то было.

Отец помолчал немного и сказал:

— Я жду..

— Я… после… другой раз… — пробормотал я и почувствовал, что стал красный, как кумач.

— Ну смотри, — засмеялся отец и продолжал читать газету.

Я выбежал из комнаты.

С тех пор отец со мной об этом не заговаривал, а я делал вид, что забыл.

Сегодня, когда я шел из сада, я раздумался обо всем этом, и когда пришел домой и положил книги, то совсем неожиданно для себя подошел к маме, обнял ее и сказал:

— Ну прости… Больше не буду…

— Что не будешь? — спросила мама.

— Ну насчет "Ленечки", — ответил я и спрятал лицо в мамином фартуке, потому что было почему-то неловко на нее смотреть.

— Ну ладно, ладно, — пробормотала растроганная мама и поцеловала меня. Тогда я так стал целовать и тормошить ее, что сбил с головы ее платочек, которым она повязывается во время работы.

Потом, когда я отходил, я видел, как она смахнула с глаза слезу и улыбнулась… Чорт знает что… Извинился, но ни за что не соглашусь, чтобы опять при ребятах называла меня "Ленечкой" или говорила "ножки"…

Кажется, надо будет и в самую жаркую погоду брать с собою калоши…

15 октября.

Прошла уже целая неделя с тех пор, как Бранд уничтожил работу Рейзина. Теперь я говорю об этом так уверенно, потому что это ясно всем.

Рейзин стал еще тише, улыбается все так же странно, а этот Бранд, кажется, не на шутку взялся его извести. Он буквально преследует Хаима.

Третьего дня вышли все в раздевальную. Дуня, раздевальщица, стала выдавать ребятам пальто. Рейзин только взял в руки свое пальто, как из двери как будто нечаянно вылетел Бранд и толкнул Рейзина так сильно, что пальто вывалилось из его рук. А так как в раздевальной очень тесно, Бранд воспользовался случаем и вытоптал пальто ногами.

Хаим с трудом вырвал пальто из-под ног Бранда. На его лице была такая жалобная гримаса. — Пусти, пусти! — кричал он. Он толкнул Бранда и ударил его кулаком в плечо.

— Ну… ты… Чего цепляешься? Сейчас смажу! Хочешь? — грубо крикнул Бранд.

— А чего ты сам лезешь? — защищался Рейзин. Он глотал слезы, чтобы не расплакаться.

— Смотри, отколочу. Зубы посчитаешь, — пробормотал Бранд.

— Ну ты, проваливай, Бранд. Ведь это чорт знает что! — закричал Иванов, услыхавший уже конец этой сцены. В это время вошли еще Витя, я, Саша и другие. Мы увидали, как Рейзин напрасно старался очистить свое пальто. Оно было, видно, когда-то синее, потом порыжело от времени, а теперь, когда Бранд измазал его ногами, оно стало грязно-серым. Бедный Рейзин изо всех сил тер его рукавом курточки.

— Подумаешь, буржуй, обязательно чистюлей ходить, — вцепился опять Бранд.

— Проходи, проходи, Бранд. Не лезь! — крикнул я. — А не то с нами свяжешься.

— Боюсь я вас очень, — пробурчал Бранд, но, ‘ однако, отошел в сторону.

— Побоишься! — крикнул Витя.

— Вот идиот, буржуем назвал Рейзина, — смеялся Иванов, когда мы выходили из школы.

Засмеялись и мы все. Мы знали, что отец Рейзина — бедный портной, что живут они где-то на окраине города. Рейзин был всегда бедно, хотя и чисто одет; а на завтрак приносил только хлеб. Какой же он буржуй?

Всю неделю Бранд только ищет случая, чтобы обидеть Хаима. То толкнет в проходе, то волосы его зацепит, будто нечаянно, пуговицей своей куртки. Кто-то из девчонок видел собственными глазами, как Бранд нарочно зацепил их своей пуговицей, когда мы гурьбой выходили из класса.

Рейзину было очень больно, пока отцепляли. У него курчавые, как у негра, волосы, и распутать их было трудно. Марья Петровна сделала Бранду строгое замечание и сказала, что его проделки сделают то, что его исключат из школы…

Бранд слушал, опустив глаза, а когда она отвернулась, высунул вслед ей язык.

Ябедничать никто из нас, конечно, не станет, но мы возмущенно посмотрели друг на друга. У нас не принято грубо обращаться с Марьей Петровной. Она добрая и хорошая…

18 октября.

Мы очень подружились — Витя, Саша, Гриша Иванов и я. Теперь мы часто из школы ходим вместе домой.

В последнее время у нас только и разговору о Бранде и Рейзине. Ведь мы учимся все вместе уже четвертый год, и никогда у нас этого не было, чтобы преследовать евреев или дразнить крымчаков или татар. У нас в классе два крымчака — Зархи и Хондо и один татарин — Реуф. На днях я сам слышал, как Бранд подошел к Реуфу и негромким таким голосом, чтобы никто не услышал, проговорил: