Шкура литературы. Книги двух тысячелетий

Была чудесная весна!
Они на берегу сидели —
Река была тиха, ясна,
Вставало солнце, птички пели;
Тянулся за рекою дол,
Спокойно, пышно зеленея;
Вблизи шиповник алый цвел,
Стояла темных лип аллея.

Была чудесная весна!

Они на берегу сидели —
Во цвете лет была она,
Его усы едва чернели.
О, если б кто увидел их
Тогда, при утренней их встрече,
И лица б высмотрел у них
Или подслушал бы их речи —
Как был бы мил ему язык,
Язык любви первоначальной!
Он верно б сам, на этот миг,
Расцвел на дне души печальной!..

Я в свете встретил их потом:

Она была женой другого,
Он был женат, и о былом
В помине не было ни слова;
На лицах виден был покой,
Их жизнь текла светло и ровно,
Они, встречаясь меж собой,
Могли смеяться хладнокровно…

А там, на берегу реки,

Где цвел тогда шиповник алый,
Одни простые рыбаки
Ходили к лодке обветшалой
И пели песни – и темно
Осталось, для людей закрыто,
Что было там говорено
И сколько было позабыто.

Оставаясь узнаваемо бунинскими, отдельные новеллы цикла «Темные аллеи» несут в себе отголоски толстовских и чеховских мотивов, перекликаются с набоковской и даже пастернаковской прозой, то есть как бы итожат и суммируют почти все, что стыдливые русские классики могли и хотели сказать о «теневой» стороне любви – ее плотском характере. Во всяком случае, именно эта недоговоренность послужила толчком к созданию «Темных аллей» – воспоминанию и литературной разработке того зова и гона, что являлись скрытым содержанием молодости.

На седьмом десятке лет Бунина, словно вдогонку и уже по памяти, настиг испытанный им неоднократно в молодые годы «солнечный удар».

Литературный разряд оказался такой силы, что с 17 по 20 октября 1938 года им были написаны три рассказа, в том числе и давший название будущей книге – «Темные аллеи». То есть в эти осенние дни (а Бунин «осенний»: родился в октябре, умер в ноябре) замысел цикла или последней книги бунинских рассказов окончательно прояснился. Без сомнения, Бунину было откуда черпать и от чего оттолкнуться. Многие его произведения, созданные десятилетиями раньше, вполне могли бы войти в состав этого цикла: тот же «Солнечный удар», «Легкое дыхание» (вариация и романтический парафраз «легкого поведения»), «Митина любовь», «Ида» и другие.

Но отсчет «Темных аллей» начался 12 ноября 1937 года, когда перо Бунина буквально «эякулировало» коротким рассказом «Кавказ», в котором, как в капсуле или зародыше, заключалось в свернутом виде содержание будущего цикла. Символическая попытка вернуть утраченные плотские радости наложилась на попытку воскресить во плоти потерянную навсегда страну и в итоге обернулась художественной натурфилософией молодости – как родины жизни всякого человека. Собственно, в этом и состоит «темное» и загадочное обаяние книги бунинских новелл: поиски утраченного времени, русская версия. Финал запустившей цикл «увертюрной» новеллы о влюбленных и обманутом муже мелодраматичен и ослепителен. Просто переписать его слово в слово – не удовольствие, а почти счастье:

«Он искал ее в Геленджике, в Гаграх, в Сочи. На другой день по приезде в Сочи, он купался утром в море, потом брился, надел чистое белье, белоснежный китель, позавтракал в своей гостинице на террасе ресторана, выпил бутылку шампанского, пил кофе с шартрезом, не спеша выкурил сигару. Возвратясь в свой номер, он лег на диван и выстрелил себе в виски из двух револьверов».

Вот эта деталь – «из двух револьверов»! И разбуженный эхом дореволюционных, довоенных, «мирных» выстрелов бунинский цикл «Темные аллеи» вдруг очнулся, ожил и пришел в движение.

Начатая в 1937–1938 годах работа над ним была продолжена осенью 1940-го (то есть в поставленной уже Гитлером на колени Франции). И как семидесятилетний его ровесник Матисс в годы оккупации малевал красных аквариумных рыбок, так и Бунин упивался напоследок своими творческими галлюцинациями: душным запахом женской плоти, яблок и озёрной ряски; громким стуком пароходных колес; отсветами ночных костров на плотах; русской жирной дорожной грязью; тоской гостиничных и меблированных комнат; шелестом спадающих юбок; отзвуками давно канувших горячечных слов. Дюжина рассказов за полтора месяца – какой угар!