Шкура литературы. Книги двух тысячелетий

С поэтом Маяковским Владимиром Владимировичем (1893–1930) случилось ровно то, что он сам в футуристической молодости призывал сделать с Пушкиным, – на крутом историческом повороте его выбросили за борт с «парохода современности». Точнее, не его, а того окаменелого идола, придавившего русскую поэзию советского периода пьедесталом из «ста томов» своих «партийных книжек», с которыми он грозился явиться в Це Ка Ка грядущих «светлых лет». То была не первая метаморфоза и не последний кульбит в судьбе и творческой биографии Маяковского.

С современниками отношения у поэта были трудными, и от этого он не на шутку страдал. Меньшинство восхищалось его стихами, большинство не принимало ни его поэзию, ни его самого, Маяковскому же хотелось стать поэтом для всех – первым и главным поэтом страны (отчего так – особая тема, и об этом ниже). Революция вроде бы предоставила ему такой шанс, но вопреки титаническим стараниям признания на государственном уровне Маяковский так и не добился, любви широкой публики не приобрел, а своих прежних читателей растерял. После самоубийства о нем постарались забыть напрочь, и вдруг через пять лет по распоряжению Сталина принялись хором славословить и повсеместно насаждать, как картошку при Екатерине (по едкому выражению Бориса Пастернака). Фигуру авангардиста и бунтаря подретушировали и превратили в истукана официоза. Надо признать, основания для этого имелись.

Поэтому следующие полвека одни видели в Маяковском беспартийного коммуниста и страстного пропагандиста советской идеологии, а другие лелеяли и приводили в собственное оправдание ту разрешенную властями гомеопатическую дозу модернизма в искусстве, что находили в его раннем творчестве.

Как и в случае с картошкой, подспудное противостояние разрешилось бунтом, едва только советская власть занемогла. «Золотые перья» перестройки сошлись на том, что Маяковский, по существу, являлся фашистским поэтом, как и его коллеги итальянские футуристы-коллаборанты. И поэзия Маяковского, увы, давала основания для такой оценки.

Кстати, самый непримиримый и талантливый из критиков Маяковского, Юрий Карабчиевский, через несколько лет покончил с собой, выбросившись в окно. Словно заразился суицидальностью от своего героя. Потому что сокровенным, глубинным стремлением раннего Маяковского, как и итальянского фашизма (во всяком случае, до его альянса с германским национал-социализмом, изначально нацеленным на убийство других людей, а не на суицид), как и социалистического строя советского образца, являлось героическое жизнеотрицание, проще говоря – стремление к смерти. Кажется, теперь это уже не требует доказательств.

И еще кажется, что спустя двадцать лет возникает возможность и необходимость вернуть Маяковского обратно на «пароход». Иначе говоря, попытаться перечитать эти подзабытые стихи, отделив «чистые» от «нечистых» (как поэт это делал со своими персонажами в революционной драме «Мистерия-буфф»), только теперь «чумазых» отправить в трюм, оставив на палубе одних «чистых», и поглядеть, что из этого выйдет. Едва десятая часть сочинений Маяковского в состоянии вернуться в строй русской литературы, остальное, по выражению из его поэтического завещания «Во весь голос», представляет собой пропагандистское «окаменевшее говно». Естественно, такое усекновение не может не отразиться на наших представлениях о размерах сделанного Маяковским в русской поэзии и масштабе его фигуры на общекультурном фоне. Маяковский достаточно натерпелся от апологетов и ниспровергателей, чтобы мы постарались сегодня отнестись к нему и его поэзии без предубеждений, насколько это возможно, трезво.

Никто не станет отрицать, что это поэзия огромного накала и грандиозных образов – то есть лирический эпос, а такой эпос на дороге не валяется. Любой эпос обязан иметь героя, и Маяковский вызвался стать героем своей эпохи. Всякий «поэт с биографией» неизбежно превращается в мифического героя – и Маяковский совершил целый ряд поступков, имеющих внутреннюю логику и мотивацию, и гибелью расплатился по счетам своей поэзии.

Он был футуристом или, по-русски, будетлянином, и его не устраивал не только так называемый старый мир, но и все наше мироздание. Но почему так?

Маяковский – человек

Для начала предельно заземлим образ поэта.