Шлак

Мы сидели на корточках и почти не дышали. Багеты сбились в кружок. Голову даю на отсечение, что они разговаривают, ну или как минимум обмениваются примитивными знаками, решая куда идти и на кого охотиться. Да пускай уж идут куда угодно и побыстрее, лишь бы не в сторону киоска. Этих штакетником не обманешь.

Из-за пятиэтажки вынырнул коптер. На экране сейчас наверняка видно и нас, и багетов. С точки зрения режиссера это должна быть хорошая картинка. Дать крупным планом нас с Коптичем, потом крупный план багетов — и голос с придыханием за кадром: «От тварей их отделяет всего несколько метров. Замрите! Какой напряжённый момент. Одно неосторожное движение, громкий вздох или чих, и тридцать седьмой и тридцать девятый не доберутся до контрольной точки. А ведь идти оставалось так мало».

После этого действительно захотелось чихнуть. Я зажался, закусил губу, Коптич изобразил зверский оскал и показал кулак.

Коптер опустился ниже. Он завис посередине между киоском и стаей, как будто приглашая тварей идти в эту сторону. Багеты повернулись к нему. Один сделал шаг. Коптич прошептал губами: не шевелись — и взглядом указал на асфальт. Там отпечаталась тень от моего колена.

Багет сделал ещё шаг. Коптер продолжал жужжать. Не знаю, чем там думал оператор, но явно не головой. Багету было интересно, что это за жужжащий предмет крутится перед глазами. Если он подойдет ближе, то увидит не только тень, но и само колено. Этот говнюк по ту сторону видеокамеры точно решил нас подставить. Сука! Тогда пусть вызывает второй коптер, так удобнее снимать сцену поедания двух неудачников девятью багетами.

Коптер дёрнулся и резко пошёл на багета. Тот подпрыгнул, ударил клешнёй, норовя сбить вертолётик, но оператор ловко ушёл от удара, сделав в воздухе бочку. Долго, наверное, тренировался. Багет развернулся и следил за ним взглядом, пока тот не исчез за деревьями. Потом вся стая перешла дорогу и скрылась во дворах.

Мы подождали несколько минут. Всё это время Коптич вглядывался туда, куда ушли багеты, словно боялся, что они вернутся. Потом вышел из-за киоска и пошёл, стараясь держаться ближе к деревьям.

— Не забывай следить за тенью, — на ходу заговорил он. — Багет не самый сообразительный среди тварей, но память у него фотографическая, как у медведей, и он этим пользуется: посмотрел, отвернулся, снова посмотрел — и увидел разницу. Но только медведь осторожное животное, он, если что не так, предпочитает уйти. А этот наоборот подойдёт и проверит, почему изменилось.

— Извини, не знал, теперь буду следить. А как называют медвежьих тварей?

— Никак не называют. Нет таких, не выживают при трансформации. Ни медведи, ни кошки. На травоядных пыльца вообще не действует. И на птиц не действует. Только на людей и собак, как простатит.

— У мужчин и собак, — поправил я. — У женщин простатита не бывает.

— Может и не бывает, — кивнул Коптич. — Я не знаю, я не врач.

Возле площади Коптич взобрался на крышу троллейбусной остановки. Я присел внизу на лавочку. На боковой стенке была нацарапана жизнь нескольких поколений горожан: Маша плюс Миша — и прочее в том же духе. Когда-то здесь жили люди, ждали троллейбус и думали, что всё будет хорошо, а теперь жду я, когда спустится Коптич и позволит идти дальше.

Дикарь спустился минут через пятнадцать.

— Чисто. Трое зайцев только что проскакали. Смелые, черти, ничего не боятся, идут не оглядываясь. Ушли направо в горку.

— Наверное, там ещё одна точка. Редактор говорил, что их пять.

— Наверное, — согласился Коптич. — Ладно, заканчивай лавочку давить, нам ещё четыре километра топать.

Глава 10

Здание не было административным, скорее, бывший кинотеатр, но на мраморной плитке перед входом в самом деле белой краской было написано неприличное слово. Широкие окна просторного вестибюля, в котором зрители собирались перед началом сеанса, стояли без стёкол. Их либо разбили, либо вынули и увезли в Загон, так что входить можно не обязательно через дверь. Внутри за баррикадой сидел боец из тех, кто прикрывал съёмочную группу у Северного внешнего поста. Он засёк нас ещё на подходе и взял на прицел.

Неприятно подходить к зданию, находясь под прицелом пулемёта. Мурашки с кулак бегают, причём не по коже, а внутри, и горло пересыхает. У Коптича желваки играли седьмую симфонию Шостаковича. Он сказал, останавливаясь перед вестибюлем:

— Эй, служивый, ты бы целился в кого-нибудь другого. Неподалёку стая багетов голодных бродит, не ровен час выскочат, а ты хернёй занимаешься.

— Что в руках?

— Штакетник.

Коптич поднял штакетину над головой.

— Брось! Назовите номера.

— Тридцать седьмой, тридцать девятый, сэр, — прикладывая левую руку к виску, представил нас я.

Боец сообщил номера в рацию, та хрипнула в ответ, и он кивком указал на дверь в глубине:

— Проходите.

Через оконный проём мы забрались в вестибюль.

— Понял? — кивнул на бойца Коптич. — Они ещё и номера сверяют. Промахнёшься с точкой — и будешь куковать на улице.