Шлейф

Вызывать Арона. Снять бойкот. Похоронив Якова Абрамовича и накормив искателей счастья снотворным, она неделю не отзывалась ни на звонки, ни на сообщения. Ушла в переводы. Искала русские аналоги для передачи специфических терминов, которыми была напичкана английская статья об иррациональной природе бреда. И вот…

Услышав ее, Арон обрадовался.

«Моя дорогая…»

Перенос. Возможно, Арон когда-то любил похожую на нее женщину и теперь проецирует эмоции не по адресу. «Моя дорогая» — не про нее.

— Скоро буду. Все восстановим. Главное, не паниковать.

Но ее-то память ему восстановить не удалось… Заменил на чужую. Вот тебе два чемодана… Нет, тут она лукавит. Это не любые два чемодана, определенные. Но от чего же все-таки был далек тот, кто постиг то, чего не постигал ранее? К чему «тому» он приближается, да еще «словно бы»? С какой целью взял автор эпиграфом текст, написанный Рамбамом на средневековом арабском вперемешку с ивритом? Возможно, в нем не было и тени той таинственности, которая звучит в английском. Чтобы вдуматься как следует, нужен текст всей главы. А он — в ящике. Пуск! Нет, левополушарный друг мертв. Что она без него? Заглохший процессор чужой памяти…

Мысль ударила ее лбом о стекло, оно хрястнуло, посыпались осколки, потекла кровь со лба на руку, с руки на дневник в черном переплете, с него на доносное письмо Жданову. На старых конвертах, разложенных по всему полу в известном лишь одной ей порядке, распускались красные хризантемы.

* * *

— Ничего, вызовем стекольщика, — приговаривал Арон, смывая кровь с ее лба.

Ему удалось уложить ее в кровать. Клок челки, окрашенной в красный цвет, нависал над глазом, хотел срезать, да не нашел ножниц. Порез неглубокий, но место паршивое, чем-то надо продезинфицировать. Йода нет. Пока можно воспользоваться кубиками льда, обнаруженными в пустом морозильнике.

Кажется, это создание с оливковыми глазами и пухлым, влекущим к себе ртом поставило себе целью свести с ума клинического психиатра.

— Убери, — ткнула она пальцем в бугристую лепешку из полотенца со льдом, которую Арон пытался приложить к ране.

В широко распахнутых глазах стыл испуг. Она ему не доверяла. И не только из-за рецепта. От тех порезов на ее левой руке остались еле заметные шрамы.

— Чини компьютер, — повелел рот.

Пусковая кнопка не отзывалась на нажатие.

Арон написал жене про стекольщика. Тот отзвонил, велел измерить окно. Из-за карантина он по вызовам не ездит. Боится налететь на штраф. Завести и вставить стекло сможет после полуночи.

А нет ли у него, случайно, знакомого мастера по компьютерам?

Что с ним?

Арон объяснил. Тот заподозрил серьезную поломку и посоветовал обратиться к специалисту.

Но ничего же не работает…

— Стекло вставлять будем?

— Да.

— Шлите размеры на вотсап.

Рулетка нашлась в выдвижном кухонном ящике, куда он полез за чайной ложкой.

Пыхтя трубкой, он измерил окно, послал цифры по вотсапу. Написал жене про сломавшийся на работе компьютер, что не полная ложь, — Анна была его «работой», — и попросил ее найти мастера.

«Очередное внеплановое дежурство?» — спросила она таким тоном, что Арон решил позаботиться о компьютерщике самостоятельно. Нашел. Но тот из-за карантина даже к матери не ездит. Если компьютер подвезут, он посмотрит и отзвонит. Адрес в вотсапе. Пизгат-Зеев, где он жил, заселяли датишные. Рассадник коронавируса.

Следует определиться с порядком действий. Найти кофе, если, конечно, он тут водится, выкурить трубку, убрать осколки, чем-то закрыть оконный проем на случай дождя.

Да и без осколков тут творилось нечто невообразимое. Видимо, Анна вытрясла на пол все, что было в чемоданах, — тетрадки, письма, серые и желтые конверты с цветными вкраплениями советских марок… Устроив тарарам, она решила выброситься из окна, но, разбив его, испугалась и бросилась в ванную, где он ее и застал. Хорошо, что ключ от этой квартиры всегда при нем.

Под ногами валялось личное дело некоего Федора Петрова. Тряпичная обложка с маленькой фотографией в центре. Лицо как из камня. Жесткий взгляд. Не желал бы он оказаться рядом с таким человеком.

Заляпанные рукописные страницы и черную тетрадь, с налипшими на нее осколками, он аккуратно перенес на кухонный стол.

Но это было еще не все. Кровью были забрызганы серая обложка альманаха «Былое» за 1924 год, антикварный альбом, созданный каким-то Л. Канторовичем на борту «Адмирала Сибирякова», рисованная самодельная книжечка «Чик-чирик» с рисунком, изображающим резника с ножом, ведущего за собой теленка («Теленочка ведут, сейчас ему голову отрубят, а ты будешь котлетку шамать и облизывать губы»), и собрание стихотворений «Тростинка нежная», оформленное рукой подростка.

Чем оттереть кровь? Чем пользуются убийцы, пытаясь замести следы?

«Замолкни, стих… убита радость пенья…

Судьбы закон безжалостен и строг.

И мозг сверлит назойливо решенье:

Уйти скорей от жизни и тревог…»

Стихи В. Канева. Кто такой?