Шлюхи

ветки, стреляные гильзы. А вот странный звук рядом с собой — хрумм! хрумм! — она не сразу

поняла. Так пули в землю входили. По роще бегали, орали перепуганные женщины, но перед Аллой

стояла большая цель, и она не могла поддаваться панике. Алла уверенно ползла, наталкиваясь

порой на безмолвные трупы и на воющие полутрупы в липкой черной крови. Вон кто-то там

скорчился, присел за деревом. Фьють, фыоть! — он уже лежит. Алла ползла. Пули свистали и как-то

противно попискивали. Руки иной раз попадали в какие-то лужи, то ли жидкой липкой грязи, то ли

крови. Она хотела подобраться к небольшому пруду, расположенному здесь неподалеку, чтобы

умыться и как-то привести себя в порядок, но, выбравшись из рощи, увидела, что у воды стоит

“бэтээр”, шарит фарами по кустам и бьет на шевеление. «Не время сейчас о внешности думать”,—

решила Алла и поползла к изгороди. Лишь оказавшись на тротуаре, она вскочила на ноги и

побежала, стараясь держаться поближе сначала к ограде парка, потом — к стенам домов. Вся

перепачканная землей и кровью, с застрявшими в спутанных волосах желтыми листьями, Алла

хотела было нырнуть в метро, но на ее пути из тьмы выступили двое в касках. Они уперли ей в грудь

дуло и, прижав к стене, обыскали.

— Ты, тварь, патриотка? — поинтересовался один.

—— Я патриотка?! — оскорбилась Алла. — Я— демократка! Я шла...

Алла хотела рассказать все о том, кто она и зачем оказалась в этом районе, да вовремя поняла,

что вряд ли будет услышана.

— Сейчас в наш участок пойдем, — сказал второй, но как-то не слишком уверенно.

Времени на обиды не имелось, негодовать — было бы просто неосмотрительно. Алла полезла в

карман жакета.

— Пятьдесят тысяч,— просто сказал первый.

Решив таким способом возникшую закавыку, Алла дальше пустилась по своей стезе. Она

теперь не стремилась в метро и обходила все людные и освещенные участки пути. Захлебываясь

холодным сырым воздухом, Алла Медная бежала через весь город, через ночь к тому заповедному

дому, где располагалась резервная телестудия.

Пока литературный критик преодолевала городские пространства, Никита Кожемяка все

топтался под дверью учителя, то давил на кнопку звонка, то напрягал слух, в надежде уловить какие-

то признаки жизни за дверью. Наконец он оставил это бесплодное занятие и пошагал вниз в тумане

тревожного раздумья.

В просвете тех неявственных дум он обнаружил, что находится в вагоне метро. Он еще не

решил, куда же ему следует ехать, но поезд вдруг остановился на какой-то станции, и

металлический голос попросил пассажиров освободить вагоны. “По техническим причинам движение

поездов ограничено,— сообщил тот машинный голос.— Пользуйтесь станциями пересадки в центре

и городским транспортом”.

Эскалатор вынес Никиту из-под земли в холодную тьму осенней ночи. В склизких потемках

плыли люди. Они двигались в одном направлении. Их было много.

Алла Медная на пути своего марафона тоже встречала тот люд. Когда, вырвавшись из тьмы,

они попадали под яркие кляксы фонарей, Алла могла видеть, что это те самые незнакомые утренние

43

люди, даже льстивый искусственный свет не скрадывал озабоченность и землистый оттенок их лиц;

и Алла, инстинктивно страшась и чураясь неизвестного, спешила укрыться в спасительной темноте.

Среди тех людей шел и Никита. Превозмогая свою хроническую сонливость, он вглядывался в

окружающие его лица, точно надеялся отыскать знакомое. Никита не рассчитывал пути, толком не

представлял, куда движется, но впереди уже серо маячила во мгле башня здания парламента. По

толпе пробежала волна смятенности, и Никита увидел впереди вывернувшую из переулка,

сверкающую щитами и касками, плотно сбитую когорту милицейских особого назначения. Тотчас из

подворотни на противоположной стороне улицы вынырнул второй отряд. Никита, как и многие

другие, невольно оглянулся, — сзади спешно строилась еще одна фаланга, отрезая пути к метро.

Далее, не мешкая, когорты двинулись на толпу, сжимая ее до наиболее удобной для избиения

плотности. Замешательство среди народа немало способствовало динамике действий. Все про-

изошло очень быстро: замелькали резиновые со стальными сердечниками дубинки, застучали щиты,

завизжали женщины, полилась кровь. Милицейские бросали в толпу дымовые шашки, прижимали

людей к щитам, наступали на ноги передним и толкали — люди дюжинами валились на асфальт,— и

тут сотни дубин и сапог опускались на спины и головы поверженных.

С лицом, рассеченным острой кромкой щита, Никите все же каким-то чудом удалось выползти

из тисков деятельных отрядов. С несколькими такими же счастливчиками он бросился в арку

ближайшего дома и понесся, сам не зная куда.

Но, как ни был он устрашен произошедшим только что, Никита сразу признал в двух световых