Шлюхи

В общем, Алла ощущала себя, если не на верху блаженства, то, во всяком случае, на подступах

к его сияющим вершинам. Жизнь, казалось, наконец-то стала выплачивать давние долги. Алла

теперь всечасно испытывала какое-то неясное возбуждение, окрашивающее и дневные, и ночные

часы видениями, не имевшими определенных очертаний, но проникнутых лучезарно-блаженным

настроем.

39

Никиту Кожемяку тоже не оставляли видения, но были они отмечены совсем иными свойствами:

их назовем просто ночными кошмарами, которые тщилось разрубить ноющей тоской его измученное

сознание. Когда же полчища ужасов уплотнились до того, что никакому сердцу невозможно было бы

превозмочь их натиск, — волею милосердных сил Никита был избавлен от ярости сна, и сердце его

не разорвалось.

Но только он вырвался из объятий фантомов — понял вдруг отчетливо, что ненасытная

алчность тех призраков не может быть напитана никогда, и они, вполне вероятно, прорвут границу,

отделяющую реальность от их прибежища. Значит, надо было немедленно спасать верховный

смысл жизни, важнейшее сокровище. А поскольку Никита Кожемяка считал, что в его каморе никаких

сокровищ находиться не может, он наскоро продрал гребенкой спутавшиеся волосы, схватил куртку

и помчался сквозь тьму туда, где, по его мнению, укрывалась главная ценность существования. Он

мчался сквозь темное время (или временную тьму?), налетая порой на неторопливых прохожих,

мелькали фонари и светофоры, а сердце билось отчаянно, словно все еще находилось во власти

кошмарных снов. Но вот и дом. Минуя лифт, Никита взбежал по пяти лестничным маршам. Надавил

на кнопку звонка. Тишина. Он позвонил еще раз, приложился ухом к двери — убийственное

безмолвие, а не знакомые шаги, было ответом его тревоге.

АКТ II

Знаменитый литературный критик Алла Медная сидела на своем любимом полосатом диване и

совсем уж собиралась взяться за рукопись, валявшуюся рядом. Она даже успела прочесть: “Никита

Кожемяка МУДРАЯ ДЕВА”... Но тут соловьиной трелью залился телефон. На табло аппарата

высветился номер — звонила Антонина Архангельская. Снимая трубку, Алла уже предвкушала, как

задушевным рассказом о Мексике сейчас прикончит эту узколобую бездарную выскочку. Но

Антонина не стала дожидаться ее вальяжного “кто со мной говорит”; Алла только подносила трубку к

уху, а Антонина уже кричала насмерть перепуганным голосом:

— Алла! Алла! Они взялись за оружие! Они идут на телецентр!

— Кто они?! — поддавшись натуральной взволнованности Антонины, занервничала Алла.

— Ну они! Народ! В смысле, патриоты!.. То есть фашисты! Они кричат, что им нужны русские

лица на телеэкране, что наш президент — ставленник Соединенных Штатов, что они не хотят

дохнуть в нищете!..

— Что ты повторяешь всякую крамолу! Все это я тысячу раз слышала. Это точно, что…

— Точно?! Они захватили мэрию! Теперь они там, у здания парламента, формируют отряды,

садятся в машины и направляются к телецентру!

40

Ноздри у Аллы затрепетали. Она вмиг поняла, что пришел ее час, и она до скончания дней

будет проклинать себя, если не подхватит тотчас оброненное судьбой сокровище. Она сознавала,

что от нее требуются какие-то четкие немедленные действия... Но какие?!

— Хорошо, я позвоню тебе позже,— оборвала Алла разговор.

Она принялась обзванивать всех своих знакомых. Однако эти беседы не наталкивали ее ни на

какую полезную мысль. Линочка Арьешвили то ли в самом деле ничего не знала, то ли по каким-то

соображениям прикинулась несведущей. Дина Оскотскодворская повторила все то, что Алла уже

слышала от Антонины Архангельской, присовокупив лишь кое-какие частности. Телефоны

замглавного, Нинкина и Милкина просто не отвечали. Ах, как жаль, что никому не давал своего

домашнего телефона Имярек Имярекович! “Там все происходит, а я здесь,— раскидывала жаркими

мозгами Алла.— Все происходит на баррикадах, а я...” Тут она вскочила с дивана, распахнула дверь

и закричала мужу:

— Геня! Одевайся! Мы идем на баррикады! Быстро!

Но Евгений Глебович не воодушевился революционной запальчивостью супруги.

— А как же Славик?.. Он только уснул...

— Славик пусть спит. А мы уходим! Мы должны показать им, что мы есть! Алла кинулась

собираться.

— Но, Аллочка! Куда так торопиться?..

Взгляд жены заставил Евгения Глебовича прерваться.

— Но, Аллочка!.. Хорошо. Я согласен. Но посмотри, в каком я виде. Там же люди. Двадцать

секунд! Я сейчас! Сейчас! — пропел Евгений Глебович, уносясь в спальную.

Времени не было, ибо ничего нет скоротечнее, эфемернее случая. Сплюнув от злости себе под

ноги, Алла выбежала вон.

А Евгений Глебович, подбежав к туалетному столику, схватил баночку самого быстро впи-

тывающегося крема, набросал его на лицо и быстро-быстро принялся втирать в кожу, беспрестанно

повторяя: “Сейчас! Сейчас, Аллочка! Еще одну секундочку!» Затем он по-быстрому уложил волосы в