Шлюхи

руки, приставили дуло к виску, ощупали. От нахлынувшего возбуждения в глазах у нее запрыгали

розовые кольца. Только в здание телестудии ее не пустили. Как ни трясла Алла документами, как ни

взывала к демократическому долгу стражников,— те отгоняли ее пинками все дальше и дальше от

священного места.

Ей вновь повезло.

Добрым гением перед ней возник пупсик-мужичок—директор телекомпании Наркиз Эвклидович

Левофинос. Он цыкнул на сторожевых. Он извинился перед Аллой за их ретивость. Он взял ее под

руку и ввел в сияющее электричеством нутро благостного палаццо.

Алла рвалась в студию, к микрофону, она лелеяла мечту предстать перед камерой в том

героико-поэтическом облике, в который обрядила ее опасная одиссея. Только Наркиз Эвклидович не

прислушался к страстным настояниям, Аллу все же переодели, умыли и напудрили. Она не стала

отчаиваться: пусть утрачен внешний романтический флер, но внутри пуще прежнего пылает пожар

энтузиазма. Дали команду—Алла Медная начала:

— Случилось то, что должно было случиться! Патриотические стервятники дошли до мятежа.

Не думала я, что меня надо будет защищать от народа-погромщика. Но виноваты в случившемся

прежде всего мы сами (наша глупость и беспечность), да, мы сами и наш президент... Сколько раз

мы просили его от имени народа принять меры безопасности к этим тупым негодяям, но президенту

хотелось быть добрым, великодушным, терпимым. К кому? К этим подонкам? К фашистам?! Эти

негодяи оклеивали своими ядовитыми листовками стены нашего прекрасного города, и все молчали.

Еще тогда надо было выпустить кровь из этих ублюдков! Сердце мое переполнено скорбью. Я не

призываю к жестокости...

Но тут бессчетные встревоженные телезрители невольно охнули, ибо на их экранах вдруг

возникла рожа дородного мужика, жующего шоколадку. К счастью, приятный баритон за кадром

вскоре все прояснил:

— «Марс» заряжает меня энергией на целый день. Ведь в нем и молоко, которое придает силы.

И начинка из отборного солода и сливок. И глюкоза, чтобы снять усталость. И толстый-толстый слой

шоколада. У меня всегда с собой «Марс». И я знаю: какие бы испытания ни, готовил завтрашний

день, я смогу преодолеть любые трудности!

После коротенькой рекламы Алла Медная продолжила свой спич. Она говорила пылко, ярко,

говорила от имени всего народа, а глаза ее сверкали в натуральной лихорадке. Финал выступления

был увенчан такими словами:

— Мы должны жестко потребовать от правительства и нашего президента самых решительных

действий. Нам представилась еще одна возможность сделать широкий шаг к демократии и

цивилизованности. Не упустим же такой шанс!

Дело было сделано. Усталая, но счастливая Алла возвращалась домой.

Путешествие Евгения Глебовича, посвященное поискам супружницы, не продлилось долго.

Стоило ему выйти из метро на какой-то станции в центре, как люди с автоматами поставили его к

стене и, тщательно обыскав, отобрали все деньги, даже обручальное кольцо прихватили. Причем,

46

как нетрудно догадаться, проделали они все это без должного пиетета к личности, что-то

слышавшей о “правах человека”.

~ Какой вы грубый, мужчина! — не сдержав возмущения, заметил Евгений Глебович одному из

автоматчиков.

~ А, ты еще и пидор! — ответил ему на это, архаровец.— Ну-ка, ноги в руки, и чтобы через

шесть секунд я не мог тебя найти.

Евгений Глебович, понятно, благоразумно ретировался. Но как он был потрясен словами того

человека! Ведь он не то что никогда не имел предосудительных противоестественных связей, но

никогда и не помышлял о таких вещах. И вдруг ни за что, ни про что услышать столь тяжкое

обвинение. Евгений Глебович очень обиделся и решил завтра же начать отпускать бороду.

Домой Алла Медная явилась под утро изнуренная великими хлопотами, но под этой уста-

лостью шевелилось все то же странное возбуждение, взыгравшее с новой силой после того, как

она уписала целую курицу и хвост копченого лосося. Надо сказать, досталось же после того

Евгению Глебовичу.

А на следующий день, на следующий день какое шоу было дано всем неленивым и любо-

знательным! Вот уж бал — так бал! Но все по порядку.

Спала Алла недолго. Может, час. Может, два. И проснулась она с криком. Вопль, точнее,

почти звериный рев, зародился где-то в самых глубинах сна, он рос, он бился, и прорвал-таки

опийные путы — вырвался в явь, увлекая за собой Аллино сознание. Она вскочила на кровати,

безумными очами глядя то ли наружу, где серый утренний свет, то ли — в себя - временное

прибежище тревожных призраков. Она что-то чуть было не упустила и должна незамедлительно…

прямо сейчас же, предпринять… некие действия. Обмерший Евгений Глебович на краю

супружеского ложа робко выглядывал из-за высокой подушки. Однако Алла была одержима

попытками обуздать хитро изворачивающуюся память... Но вот мысль поймана. “Нельзя терять ни

минуты! Немедля туда! К зданию парламента! Вперед! Вперед!”