Шлюхи

Милкин, даже их появление, обещавшее вороха шуток и сплетен, не освободило Аллу вполне от

ощущения бремени несыгранного пока акта.

Милкин и Нинкин, средних лет миляги, казалось бы, совершенно различной наружности, каким-

то странным образом производили впечатление до чрезвычайности похожих друг на друга людей. В

ярких дорогих пуловерах они порхали сегодня из кабинета в кабинет, подобные неким экзотическим

птицам, без умолку картаво тараторя, чем сходство с заморскими пернатыми остро усугублялось.

— В сгеду, в сгеду на Ленинг'адском пгос-пекте пытались пгикончить за кусок мяса

восьмидесятилетнюю стагушку,— верещал, захлебываясь от предощущения близкого успеха у

публики, Нинкин.

11

— Ха-хо! Ветегана Великой Отечественной войны! Ха-хо! — перебивая товарища, повизгивал от

словесного опорожнения Милкин.

Нинкин в пылу идентичного процесса лишь успевал досадливо топнуть коротенькой ножкой,

обутой в рыжий сапожок, и вновь щебетал:

— К ней в квагтигу вогвался лохматый . богодатый мужик — и сгазу на кухню. Бабулька только в

стогонку отлетела. А как поняла, в чем дело, давай мужика выталкивать. А тот, не долго думая,

схватил нож...

— Кухонный нож!

— Схватил вот такой кухонный нож и — на! — стагушенции в гогло!

— Пгямо в гогло!

— А потом хвать из могозилки пять кило говядины — и ходу!

Редакционная публика, в полном соответствии со справедливой убежденностью рассказчиков в

сокрушительной силе своего таланта, ойкала, айкала и стремилась возможно шире отверзть глаза и

раскупорить уши, чем руководил прекрасный порыв - расширение кругозора, столь важное для

всякого литератора пополнение багажа знаний.

— Ведь это кошмар! Кошмар! — сокрушалась очаровательная Линочка Арьешвили, кутаясь в

пуховую шаль апельсинового цвета.— Просто мороз по коже.

Худой и длинный начальник отдела поэтов в такт каждому ее слову тряс своей лысеющей

маленькой головой, и, лишь она умолкла, не замедлил вставить собственное невеселое слово:

— До чего мы дожили! Это же подумать только!

Общественное признание еще укрепило отчаянную веру Нинкина и Милкина в себя, которая, ей-

богу, ничуть не нуждалась ни в каком допинге.

— А в Новогигеево! В Новогигеево! — заголосил было Милкин.

Но Нинкин, взяв на октаву выше, умело оттеснил его партию:

— В Новогигеево четыгнадцатилетний пагень, находясь в состоянии тяжелейшего алкогольного

опьянения, изнасиловал свою мать. Он уг'ожал ей г'анатой Ф-1!

— Ф-2.

— А я говогю: Ф-1! Я сам был на месте пгоишествия! Мать не смогла такого пегенести — и тут

же выбгосилась с одиннадцатого этажа. Тогда этот хлопец выдегнул из г'анаты чеку. В дегжал, вот

так дегжал ее в гуках. Но, к счастью, лимонка оказаласьле не совсем испгавной, и взгыв получился

несильный. Ожог лица, множественные оскольчатые ганеняя гук...

— В квагтиге.взгывной волной выбило стекла!—ухитрился ввернуть Милкин.

— ...в квагтиге взгывной волной выбило все стекла. Пагень в тяжелом состоянии доставлен в

шестьдесят девятую гогбольницу.

Миг одеревенелости слушателей знаменовал самоочевидный триумф явленного артистизма, и

тотчас все вновь заойкали, зауйкали. Алла Медная, с трудом отгоняя роящиеся мысли о том, быть

ли ей и кем в редакции быть, ощутила необходимость явить чтимую во всяком коллективе

солидарность.

12

— Вот, наглядный пример,— несколько резонерски от непроходящего теснения в голове

заметила она.— Данный случай как нельзя лучше демонстрирует девальвацию в обществе

нравственных ценностей. Ничего удивительного: когда ни веры, ни любви, ни доброты...

В этот момент она ощутила на своих плечах мягкие руки (не спутать ни с какими другими)

Имярека Имярековича, подошедшего на веселый шум.

— Я всегда говорил,— произнес негромким, вкрадчивым голосом главный редактор, чего,

впрочем, было достаточно, чтобы улегся общий галдеж.— Я всегда говорил, что Аллочка у нас

человек исключительных душевных качеств. Я бы сказал: высокоморальный человек.

— Ну что вы! — вежливо смешалась Алла Медная, — Я очень далека от совершенства.

Имярек Имярекович шутя взял за загривки виртуозов разговорного жанра и под умиленно-

одобрительные аплодисменты коллектива так повел их в свой кабинет.

А тут и рабочий день закончился.

По дороге домой Алла чуть успокоилась; она твердо резала пространство, не обращая внима-

ния на встречные мешкотные локти и сумки, не замечая вообще ничего вокруг, уверенно - как

бронетранспортер. Домой она заскочила разве что минут на пять: не разуваясь прошла в комнату

с полосатым диваном, не разуваясь же и не снимая пальто, заменила юбку на более

целомудренную, заглянула в книжный шкаф, пошуршала в ящиках письменного стола — и вышла

вон, не бросив на опешившего супруга и полвзгляда. Она уносила с собой три вещицы:

небольшую фотографию сына Славика, на которой он был запечатлен в двухмесячном возрасте;