Шмакодявка

Виктор, ничего не ответив, с интересом посмотрел на Петровича, предугадывая долгий разговор. Вечерние посиделки, которые, порой, случались у них после совместного ужина, часто проходили в таких беседах. В основном, конечно, говорил Петрович, но повествовал, порой, об очень интересных и совершенно неожиданных вещах. Жизненный опыт и начитанность старика, иногда в самых разнообразных областях, делали эти беседы разнообразными и интересными. И, если поначалу Виктор немного тяготился этими разговорами, то в последствии и сам стал принимать в них участие, особенно, если речь шла о каких-нибудь общеизвестных вещах и событиях.

Покончив с рыбой, Петрович собрал все кости в отдельный пакет, чтобы закопать их потом где-нибудь в огороде. Всё природного происхождения считалось у него удобрением. Может поэтому, а может и по каким-то другим причинам, урожаи на их участке всегда были хорошие.

По обоюдному соглашению кухонными вопросами занимался Петрович. Убрав со стола грязные тарелки, он поставил на стол ухающий самовар и наполнил две большие чашки ароматным чаем. Чай любили пить вприкуску, без пирогов, бутербродов и печенья. Плошка кускового нерафинированного сахара возвышалась посредине стола. Кусок сахара макали в горячий чай, высасывали образовавшийся сладкий сироп, и запивали его ароматным чуть обжигающим чаем. За трапезой не разговаривали – не принято. Закончив ужинать, когда посуда была вымыта и убрана, потянулись за сигаретами, и, закурив, молча сидели за столом, наслаждаясь приятной сытостью.

– Ты мне скажи, Витя, много ли надо человеку для счастья? – начал Петрович. – Да и что такое счастье, вообще?

– Не думал я как-то об этом, Петрович, – ответил Виктор.

– Вот и я не думал, – после некоторого молчания произнёс старик. – Всё некогда было. Куда-то стремился, что-то делал, что-то кому-то доказывал, на кого-то обижался, кого-то, как мне казалось, любил, а потом его же и ненавидел непонятно за что. Ты понимаешь? И удивляет меня одно: почему я раньше никогда не думал об этом? Но в результате оказывается, Витя, что вспомнить, в общем-то, и нечего.

Вся жизнь моя – какой-то один сплошной дурдом. И главный вопрос «для чего жил» так и остался без ответа. Не знаю, Витя, для чего жил. Смысла в моей жизни не было. Цели. Понимаешь? И это меня пугает.

– Зря ты так, Петрович. Все так живут. Ну, не все, конечно, но большинство.

Чайковскими, Пушкиными или Королёвыми могут быть единицы.

– Я не об этом. Я о том, что жил во лжи, опирался на ложные понятия и считал, что так и должно быть.

– Поясни.

– Я обо всём этом начал задумываться, когда разошёлся с женой. Тоже, кстати говоря, поучительная история. Я во время перестройки, так же, как и большинство из тех, кто занялся бизнесом, ударился во все тяжкие. Вся жизнь превратилась в одно единственное стремление добывания денег. Вспоминая это время, до сих пор удивляюсь той власти, которую надо мной имели деньги. У меня кроме денег, алкоголя и женщин, других интересов не было. Пропали. Абсолютно. Я прекрасно помню, что очень дорожил семьёй и детьми, но, бросившись как в омут в этот мир наживы, я совершенно забыл о семье. Я просто–напросто перестал о ней думать. То есть, те чувства, которые были для меня крайне важны, как-то сами собой исчезли из моей жизни. Более того, я перестал думать о чём-то другом кроме денег вообще. Помню, как-то сидел я в гостинице, в номере люкс, попивая шампанское и, вспомнив о семье, позвонил домой. Когда узнал от жены, что живут они впроголодь, очень удивился, считая, что я достаточно много посылал им денег, совершенно забыв, что деньги я посылал три месяца назад. Представляешь? На три месяца совершенно как бы выпал из жизни. Забыл, что где-то живут родные мне люди, которые любят меня и нуждаются в моей помощи.

– Я, Петрович, с трудом могу себе такое представить.

– Я и сам, скажи мне раньше кто-нибудь, что такое возможно, вряд ли бы этому поверил, но факт остаётся фактом. Более того, я скажу тебе, что эта забывчивость стала нормой жизни. Я мало-помалу совершенно охладел к жене и детям. Даже приезжая на короткое время домой, стал искать предлоги для того, чтобы уехать куда-нибудь вновь. Жена долго терпела, но развязка, конечно же, наступила. Удивительная и позорная, – признался Петрович и замолк. Помолчав какое-то время, как бы очнувшись, продолжил: