Шмакодявка

– Шарик! Ты что же по-человечески разговаривать умеешь?

–А то, – отвечает Шарик, продолжая грызть кость.

– А что ж ты раньше молчал?

Шарик бросил кость и говорит:

– Будь ты повнимательнее, давно бы это знал. А выпячиваться я не люблю. Зачем?

– Как это давно?

– Помнишь, ты ружьё купил, и на охоту ходили?

– Помню, конечно. Ну и что?

– Как что? А кто вам сказал, чтобы потише разговаривали и что утки рядом?

– Не знаю, – недоумённо признался я, вспоминая тот день.

– Вот то-то и оно, что не знаешь. Я это сказал, а вы друг на друга подумали. Потому и не обратили внимания.

«А ведь и правда! – подумал я. – Мы тогда друг с другом разговаривали, озёра из-за камыша видно не было, так что предупредить мог только Шурик. И именно этот вывод, а не сам факт того, что я только что разговаривал с собакой, убедил меня в том, что это не сон.

– Да брось ты заливать, Петрович! – смеясь, перебил его Виктор.

– Чудак–человек! – удивлённо воскликнул старик. – Неужели не веришь? А Булгакова читал? «Собачье сердце?» На весь мир известный писатель, про между прочим. И что же? Есть сомневающиеся? Что-то не слышал.

– Так там же совсем другое. Там же всё в иносказательном смысле, – пытался поспорить Виктор.

– Не знаю, в каком таком иносказательном смысле, а вот было такое, и человек прославился на весь мир. Да если бы я мог так красиво написать, то и я бы знаменитым стал.

– Ну, не знаю, – примирительно сказал Виктор, видя, как осерчал старик.

– А не знаешь, так и не перебивай, а слушай дальше. Ну, так вот. Интересная история получается. Больше двух лет вместе живём, а я только сейчас узнаю, что у меня собака разговаривать умеет. От такой новости не только голова кругом пойдёт, обалдеть можно. Сгонял я с утра в магазин. Водки бутылку купил. Принёс домой и думаю, кого бы позвать поделиться новостью. Понимаю, что без бутылки тут никак не обойтись. Держать такое в себе никаких сил не было. Это же надо? Говорящая собака! Да, скажи я кому, никогда бы не поверили. Думал я, думал, и решил кого-нибудь из близнецов позвать. Лучше Мишку. Он посерьёзней как-то. Ему, думаю, и откроюсь. Сбегал я к нему. Выходной как раз был. Зову к себе. Приходит он, а у меня уже и стол накрыт.

– Что за праздник? – спрашивает.

– Почему же обязательно праздник? Неужто старые друзья в выходной день не могут просто так посидеть, хлопнуть по рюмашке, о жизни поговорить?

– Ну, почему же не могут? Могут, конечно, – согласился Мишка.

– Ну, если могут, то садись за стол, примем по маленькой.

Выпили мы по одной, закусили. Выпили по второй. Ещё закусили, и тут Мишка и говорит:

– Скучно живём что-то.

– А чего вдруг скучно? – спрашиваю я.

– В суете, как в паутине. Нет в нашей жизни ничего необычного, и от этого грусть на сердце, – поясняет он.

– Ну, как же это нет ничего необычного? Есть необычное, только мы его не замечаем.

– И что же, например? – спрашивает он.

– Шурик, например, – отвечаю я. Я после того, как узнал, что он умеет говорить стал называть его Шуриком. Несолидно как-то для говорящей собаки Шариком быть.

– Что Шурик? – опять спрашивает он.

– Шурик разговаривать умеет, – говорю.

– Что умеет?

– Разговаривать.

– Ты который день пьёшь, друг?

– Да вот те крест, умеет.

– Шурик? Умеет разговаривать? – эта новость его почему-то так развеселила, что он начал безудержно смеяться. Тут в комнату заходит Шурик. Остановился и внимательно так смотрит на Мишку. А тот, захлёбываясь от смеха, тыкает пальцем в сторону Шурика, и сквозь смех, не унимается:

– Этот? Разговаривать? – и новые приступы хохота сотрясают его. Шурик, видя такое беспардонство и неуважение по отношению к себе, подходит к Мишке, обнюхивает его брючину, поднимает заднюю ногу и мощная струя ударяет в Мишкины брюки. Тот, не поняв поначалу, в чём дело, продолжает смеяться, но, постепенно смысл происходящего доходит до его сознания и улыбка постепенно стекает с его губ. Его лицо принимает сначала несколько недоуменное выражение, а затем начинает густо краснеть, наливаясь яростью:

– Меня? Это что же такое на свете твориться, граждане? Чтобы честного человека посреди бела дня? Какая-то безродная тварь? Чтобы она гадила на его почти новые брюки? – начал разоряться Мишка. – Да где ж это видано, а?

Не успел он закончить последнюю фразу, как Шурик поднялся на задние лапы, а передними упёрся Мишке в грудь. Мишка опешил, заткнулся и испугано уставился на Шурика.

– А ты говоришь ничего необычного, – вдруг вставляю я, не зная, как реагировать на ситуацию.

– Ты, Витя, ни разу не видел, как собаки плюются? – прервав рассказ, спросил Петрович.

– Откуда? – спросил Виктор.

– Нет? Почище твоего верблюда. Так вот, постоял Шурик таким образом какое-то время, да как плюнет Мишке в рожу. Тот и вовсе замер. Слюна по лицу, да по рубашке стекает. Липкая. Вонючая. Собаки-то зубы не чистят. Теперь пришла моя пора смеяться. И почему-то именно это показалось Мишке самым обидным. Встаёт он, слюну собачью с лица утирает и, чуть не плача, укоряет меня: