— Вот вы говорите: шпион такой, шпион сякой, — сетовал Хмырь. — А что в этом плохого? Работа как работа. И ничего мерзкого в ней нет. Вон, палач пытает и головы рубит, мясники в кишках ковыряются, ассенизатор ведрами черпает сами знаете, что… А здесь — сиди, слушай и докладывай. Можно подумать, шпион виноват в том, что люди языками треплют, как попало! А язык для чего человеку нужен? Для того, чтобы в любви объясняться, или, скажем, песню спеть. А еще лучше — чувствовать вкус пищи! Люди сами выливают грязь на свет божий, а винят во всем доносчиков! Вы думаете, легко быть шпионом?
— Тяжело, конечно, — кивнул головой Хапс. — Нужно запомнить кучу оптовой информации, умудриться не забыть ее, и донести до следующей инстанции, ничего при этом не перепутав. Адский труд!
— Вот-вот, — подтвердил Хмырь, благодарно взглянув на Хапса. — А бывает, столько мерзостей за смену наслушаешься, что перестаешь верить в род людской, потому что одни мерзавцы вокруг! А платят гроши… И все время то холодно, то жарко, то сквозняки, то дождь. А куда деваться? Служба есть служба. Вот и слушаешь. А если еще кто-нибудь жрет что-либо вкусное, или, скажем, перед твоими глазами с женщинами развлекается… Терпение у шпиона должно быть железное! Кстати, бывает, что развлекаются совсем не с женщинами, а даже наоборот! Как такое выдержать? Приходится употреблять все внутренние силы.
— Вот гад! — прошептал Хлебазл Отжиму. — Государственные тайны выдает. Продался за бутыль вина. За рядовыми исполнителями нужен контроль. Бывает, что и личный. Не следует начальнику гнушаться таким контролем!
Отжим утвердительно кивнул головой, показывая, что запоминает информацию.
— А ты закрывай глаза и уши в такие моменты, — посоветовал Хмырю Батон.
— Никак нельзя, — печально покачал головой агент. — Вдруг в эту минуту кто-то что-нибудь ценное скажет. Да и интересно же, все-таки. Знаете, чем люди занимаются, когда думают, что их никто не видит и не слышит? Вот, например, лорд Хлебазл…
— Молчать! — взревел вдруг Хлебазл.
Он нажал какую-то кнопку на стене, и панель с потайным окошком отъехала в сторону.
Троица собутыльников, сидящая за столом, удивленными глазами уставилась на Хлебазла с Отжимом, так неожиданно появившихся в уютной до этого кухне.
— Ах ты, мерзавец! — рявкнул лорд, сходу хватая Хмыря за ухо. — Ну-ка, марш за мной!
— А-вва-ва! — потерянно ответил агент, повинуясь крепкой руке своего главного начальника.
Хлебазл подтащил агента к открытой панели, дал ему хорошего пинка и Хмырь, привычно мелькнув в воздухе форменными сапогами, загремел вниз по лестнице. Министр молча шагнул в темную дыру подземного хода, и панель встала на свое первоначальное место.
Из-за стены донесся приглушенный вопль Хлебазла:
— Смирно стоять! Сейчас я к тебе спущусь!
Потрясенные эффектным появлением новых действующих лиц, столь резко оборвавших застольную идиллию, Батон с Хапсом удивленно таращились на Отжима. Последний, испытывая от беготни по подвалам страшную жажду, подошел к столу, налил из бутыли вина в стакан Хмыря и, выпив его залпом, произнес значительно:
— Вот так работает контрразведка!
И наполнил стакан снова.
Потрясение, испытываемое Батоном и Хапсом, моментально переросло в обалдение. Это случилась из-за того факта, что бывший ранее закоренелым трезвенником Отжим стал хлебать кагор со скоростью джамовозного бензонасоса!
— Что, прохлаждаетесь тут без меня? — нагло осведомился Чтоплохолежим. — Расслабились? Ну, ничего. Теперь будем жить по-новому. Я вас научу родину любить! Кстати, а почему меня посол не встречает? Его что, на рабочем месте нет?
Он осушил залпом второй стакан, швырнул его в пасть камина, плавно опустился на четвереньки и лихо (в два оборота) закатился под кухонный стол.
Батон с Хапсом наконец пришли в себя. Они нагнулись и увидели, как Отжим, подложив под правое ухо кулак, довольно захрапел.
— Такое ощущение, что он занял привычное для него место, — догадался Хапс.
— Может, отнесем его в ванную и устроим холодный душ? — предложил Батон. — А как придет в себя, набьем ему морду и начнем допрашивать.
— Нет, — покачал головой Хапс. — Слишком долгая процедура. Лучше пусть проспится. А завтра за пару стаканов вина для похмеления он выложит все, что знает и не знает.
— И медаль у него отберем, — согласился Батон. — А то нашелся тут шмордонский воин-интернационалист.
— Угу, — ответил Хапс, наполняя стаканы из бутыли…
Пропи́стор Инквизит, погасив свечу, улегся в койку и принялся молиться шепотом.
Ночи перестали быть душными и потому прожаренная за день стальная бочка, быстро остывая, приносила святому отцу несказанную радость.
Во время заключения в бочке барона Филера существовала возможность улучшения жилищных условий узников. Заключалась она в обещании Шмореныша установить кондиционер. Но обещание было дано Филеру, который в свое время смог выбраться из узилища, и потому отцу Инквизиту никаких благ в этом плане не светило. Пропистор, вспомнив, как плохо он сам отзывался о правящей династии, сплюнул на пол и продолжил молиться, перемежая святые слова ругательствами.