Шок новизны

Виллем Де Кунинг. Женщина и велосипед. 1952–1953. Холст, масло. 194,3×124,5 см. Музей американского искусства Уитни, Нью-Йорк

Умеренный пыл этих холстов совсем не похож на работы начала 50-х: в «Женщинах» все подчинено экспрессионистскому порыву, из-за чего страдает связность. Нет сомнений, что именно «Женщины» доводят до логического конца один из аспектов европейского экспрессионизма. «Я смотрю сейчас на них, – говорил Де Кунинг о таких картинах, как „Женщина и велосипед“, – и они кажутся буйными и разнузданными. Мне кажется, это связано с идеей идола, оракула, а больше всего – с тем, как она смешна». Интерес Де Кунинга к идолам и оракулам – того же рода, что и увлечение примитивизмом у ранних абстрактных экспрессионистов – будь то волчицы и хранители Поллока, тотемы Ротко или пиктограммы Адольфа Готлиба. Ничего особенно оригинального в них не было, но у Де Кунинга они получились по-особенному яркими, потому что отсылают сразу и к экспрессионизму, и к неудобоваримой вульгарности массовых американских образов.

С одной стороны, «Женщины» Де Кунинга восходят к женщинам Мунка. Эти картины – символы чужести и доминирования, возможно доминирования матери, если поверить в беспросветную обыденную скуку, которой веет от этих яростных сестричек. Искореженная живопись его холстов – кисть растягивает формы грудей, ухмылок, ягодиц и животов, будто толстую мембрану, – отсылает к Сутину. Но еще все это чрезвычайно похоже на Кирхнера. Эти коренастые, грубоватые, неприветливые женщины – как бы изуродованная версия кокоток Кирхнера. Мнение Де Кунинга о женщинах (во всяком случае, если судить по картинам) было чуть ли не готическим, и вся эта серия является последней убедительной художественной работой с образами, созданными Кирхнером: женщина как Giftmädchen, средневековая отравительница. У Кирхена глаз пугается смелой штриховки в тенях и заостренности тел; у Де Кунинга защитой от прикосновения служит апоплексическое буйство красок. В обоих случаях месседж ясен: Noli me tangere[112].

С другой стороны, женщины Де Кунинга явно американки. Будучи иностранцем и потому, возможно, считая Америку любопытной и даже экзотичной, Де Кунинг получил искреннее удовольствие от адресованных массам образов на страницах журнала Life и афишах на Таймс-сквер. (Более «теологические» абстрактные экспрессионисты, вроде Ротко и Стилла, считали их ниже своего достоинства.) Именно это отражено в «Женщинах»: их неприятные зубастые улыбки – это то, как Де Кунинг с нежностью воспроизвел лицо девушки с рекламы сигарет «Кэмел». Этакая Дорис Дэй с акульими зубами, амфибия, обитающая между отжившим и тривиальным, – это один из самых запоминающихся образов сексуальной неуверенности в американской культуре.

После 1945 года только один художник был способен инкорпорировать подобные страхи в человеческое тело – англичанин ирландского происхождения Фрэнсис Бэкон (1909–1992). Бэкон всегда отрицал, что его творчество имеет что-то общее с экспрессионизмом. «У меня нет никакой экспрессии», – заявил он как-то в интервью Би-би-си и явно не лукавил; кроме того, в его работах нет и следа поисков трансцендентного духа, которые составляют неотъемлемую часть экспрессионизма. С другой стороны, Бэкон, возможно, самый пронзительный певец ощущения, что ты заперт в городе из-за своих неутолимых и почти безымянных желаний; впервые такой образ города мы встречаем у Мунка. У Бэкона классический образ обнаженного тела просто отменен, вместо этого оно превращается в двуногое животное с разными болезненными привязанностями – к сексу, наркотикам, безопасности, власти. В мире его картин все моральные отношения вымараны. Вместо них этот мир объединяет смазанная документальная сила неких ключевых образов, как бы вырезанных из фотоархива XX века и причудливо склеенных заново. Один из таких образов – кадр из фильма Эйзенштейна «Броненосец „Потемкин“»: учительница с рассеченным саблей глазом и очками набекрень кричит на одесской лестнице. Бэкон объединил этот образ с фрагментами традиции прошлого, подспудно присутствующей в его творчестве. Портрет папы Иннокентия X кисти Веласкеса, этот образ высшей всевидящей власти, стал, будучи преобразованным по этой схеме, широко известным бэконовским мотивом – «орущий папа».

Фрэнсис Бэкон. Этюд по мотивам портрета папы Иннокентия X работы Веласкеса. 1953. Холст, масло. 153×118 см. Художественный центр города Де-Мойн, Айова