Шок новизны

Бэкон презирал «наивный» исходный материал, но любил выдирать дидактические образы из контекста, чтобы их изначальный смысл терялся или искажался. Одними из самых богатых источников стали учебник по заболеваниям полости рта, книга «Позиции для рентгенологических исследований», том «Движения животных» Эдварда Мейбриджа. Что общего у этих книг? Отстраненность: клинический взгляд на человеческое тело как на особь, лишенный всякой приватности. Бэкон считал, что тело одинаково предрасположено к различным видам принуждения – визуальному, сексуальному, политическому. Все они производят особые формы отчуждения, превращения в вещь. Отсюда любовь Бэкона к пространствам, намекающим на утрату воли: обшарпанные стены, будто в тюремных камерах, каркасные кровати и стулья, становящиеся решетками, конструкции из непонятного вида медицинских мензурок. Замкнутые пространства и непонятная мебель неприятного цвета и текстуры, освещенные единственной голой лампочкой, – это арена насилия; секс на них превращается в собачьи бои, а любые эмоции сводятся к бешенству и наступающему после него ощущению изоляции. Даже если Бэкон был прав, говоря, что для того, чтобы увидеть на его работах истину человечества, «достаточно думать только о мясе на своей тарелке», ни один другой современный художник не ломился с таким неувядающим пессимизмом в один из уголков человеческой души. Вообще, Бэкон – художник весьма манерный. Чтобы изучить десны и слюни раскрытого в крике рта с той же степенью внимательности, с какой Моне всматривался в кувшинки, требуется настоящий подвиг эстетического самоустранения. Такое дистанцирование позволило Бэкону освоить этот страшный и судорожный сюжет, однако оно же привело к определенному ослаблению усилия, а порой даже и уступкам декоративному. В лучших образцах творчества Бэкона краска обладает пугающей материальностью: как будто на холст тяжелой кистью нанесены не краски с их зернистой, пористой структурой, а размазаны ткани человеческого тела. Впрочем, в менее сильных работах напряжение между настоящей краской и изображенной плотью, между подавленными энергиями тел и закругляющимися мазками, их выводящими, приобретает призрачную пышность, которая противоречит основному замыслу автора – стать Гойей современной истории, последним живописцем трагической фигуры, рассказать правду о человеческом бытии, которую не может передать фотоаппарат.

В 1950 году казалось, что таких истин не существует: после холокоста искусство уже не могло работать со страхами современности через катарсис. Если «Женщины» Де Кунинга и обнаженные мужчины Бэкона выглядят заточенными в своем времени, то причина этого в том, что после Аушвица экспрессионистское искажение человеческого тела многими чувствительными умами воспринималось как нечто бесперспективное – а то и неуместное, недопустимое в свете того, что нацисты проделывали с реальными телами, да еще в промышленных масштабах. Реальность превзошла искусство настолько, что живопись осталась без языка. Что может сравниваться с такими документальными фотографиями?

Кроме того, искусство оказалось не готово конкурировать с прессой, фотографией, кино в попытках объяснить, что значили политические катастрофы XX века. После войны «экзистенциальное» искусство несколько оживилось, особенно скульптура – изодранные фигуры с крошечными головами, спаянные друг с другом, напоминали о лагерях смерти, Хиросиме и гипсовых слепках жителей Помпеев. Все это было ненадолго. Мы видели, как после Первой мировой войны подскочил интерес к утопическим абстракциям, при помощи которых, как тогда надеялись, разрушенный мир соберет себя заново в идеальный и окончательный порядок. После Второй мировой войны в моральных тенях атомных взрывов не родилось никаких утопических проектов и вообще веры в будущее. Однако в некоторой мере история повторилась: после катастрофы художники вновь увлеклись трансцендентальным абстракционизмом, основанным на идее духа в природе. Трансценденталистские проекты экспрессионистов вышли на первый план: традиция, восходящая к Ван Гогу и Кандинскому, казалась тогда более плодотворной, чем преисполненные ужаса фигуры в духе Мунка.