Шок новизны

Догадка об огромном потенциале фотографии как инструмента памяти была пророческой и верной. Однако только в конструктивистском контексте фактографическая сила документа превосходила идеализирующую силу «художественного» портрета. Родченко отвергал последний, поскольку считал его «синтетическим» – сочетанием приблизительностей, ложным единством обобщений. Предпочтительной ему представлялась достоверность отдельного, ни с чем не связанного факта, отдельного момента как он есть. В деле создания иллюзии фотоаппарат не мог тягаться с кинокамерой, однако разрезанные и по-новому собранные фотографии вполне могли соперничать с фильмами – отсюда фотомонтажи Родченко, оказавшие влияние на творчество его друга, режиссера-документалиста Дзиги Вертова, и, в свою очередь, сами испытавшие влияние его фильмов.

Насколько сильно работа этих художников способствовала созданию нового сознания в Советской России? Точно сказать невозможно – настолько тщательно заметены все следы. Судя по внешним признакам, их творчество не произвело на пролетариат особенно глубокого воздействия. Слишком оно было ново и слишком рано подверглось репрессиям. Реализация больших проектов оказалась невозможной из-за нехватки средств; Ленин был бы безумцем, если бы стал выделять государственные средства на строительство грандиозных монументальных проектов – при всем их пропагандистско-просветительском потенциале. Его отношение хорошо видно в словах, сказанных Луначарскому: «Пусть в это трудное и голодное время экспериментальные театры продержатся на известном энтузиазме. Совершенно необходимо приложить все усилия, чтобы не упали столпы нашей культуры». Монтажи Родченко были сложнейшими аллюзиями на иконопись, однако вряд ли полуграмотный слесарь из Магнитогорска или черноморский рыболов были способны распознать эти аллюзии – не говоря уже о том, чтобы оценить их. Новое искусство стало утрачивать поддержку государства задолго до смерти Ленина; после нее Сталин объявил государственным преступлением все, что хоть на йоту отступало от канонов массового искусства. Конструктивисты были для него буржуазными формалистами – островками свободного воображения на океанской глади его новой России. Кого-то репрессировали, остальных лишили работы; так государственное искусство в СССР вернулось к своей традиционной задаче – обслуживать нарциссизм власти.

Однако взаимодействие авангарда с европейскими тоталитарными режимами на этом отнюдь не закончилось. Нам нравится думать, что модернизм по самой природе своей является левым или как минимум глубоко либеральным. Однако думать так – значит сбрасывать со счетов футуризм, ставший фирменным стилем итальянского фашизма после муссолиниевского Марша на Рим. Именно Маринетти определил для Муссолини основные черты стиля: культ новизны, молодости и силы, женоненавистничество и милитаризм, а также объединяющий все эти общественные добродетели и хорошо знакомый нам миф динамизма. Художники-футуристы с радостью потворствовали стремлению дуче к увековечению самого себя, и какое-то время казалось, что в борьбе за статус главного клише передового итальянского искусства на венецианских биеннале муссолиниевский подбородок одержит-таки верх над кубистической гитарой. С точки зрения фашизма привлекательность нового искусства была именно в его новизне – оно предвещало новую эру в культуре так же, как фашизм обещал ее в политике. В 1932 году, в десятую годовщину своего прихода к власти, Муссолини учредил в Риме культурную ярмарку в честь фашистской революции. Его архитектор украсил Выставочный дворец у подножья холма Пинчо возле Муро Торто фасадом из черного металла в стиле механо-деко с огромными фасциями и топорами. Все залы были заполнены дидактическими материалами, перемежающимися изредка фресками и скульптурами. В каталоге совершенно в футуристском духе утверждалось, что цель выставки —

ухватить атмосферу времени, его лихорадочный жар, буйство, лирику, блеск. Эту цель можно достичь только в пространстве, которое стилистически соответствует художественным дерзаниям нашего времени, в самой современной среде. Художники получили от дуче короткий и ясный приказ: сделать что-то современное, дерзкое. И они не ослушались своего командира.