Шок новизны

Любимым способом сюрреалистов открывать «чудесное», то есть самое ценное, что есть в опыте, была игра ассоциаций. «Чудесное всегда прекрасно, прекрасно все чудесное, прекрасно только то, что чудесно», – писал Бретон, имея в виду, что восприятие красоты – опыт, похожий на страх или сексуальное желание; в нем нет ничего интеллектуального, его нельзя воспроизвести, его можно только найти. Оно может скрываться на открытке, в чернильнице 1900 года на блошином рынке, на картине Иеронима Босха, на вывеске или в смерти друга. Искусство может, словно медиум, его высвободить, но не создать. Любимым текстом сюрреалистов были советы Леонардо, как использовать случайные композиции:

…если ты рассматриваешь стены, запачканные разными пятнами, или камни из разной смеси. Если тебе нужно изобрести какую-нибудь местность, ты сможешь там увидеть подобие различных пейзажей… кроме того, ты можешь там увидеть разные битвы, быстрые движения странных фигур, выражения лиц, одежды и бесконечно много таких вещей, которые ты сможешь свести к цельной и хорошей форме; с подобными стенами и смесями происходит то же самое, что и со звоном колокола, – в его ударах ты найдешь любое имя или слово, какое ты себе вообразишь[84].

Это был рецепт для нахождения новых встреч с чудесным. В 1925 году Эрнст, который в тот момент жил во французском отеле на побережье, обратил внимание на выраженную фактуру половых досок. При помощи черного карандаша он перенес ее рисунок на бумагу[85], получив таким образом «фантастическую цепочку противоречивых образов, которые следовали один за другим с настойчивостью и скоростью эротических снов». После дорисовки и ретуши эти узоры стали растениями, пейзажами и животными – бледной окаменевшей жизнью среди пластин и колючек; каждый образец был столь выразителен в своей законченности, что Эрнст назвал весь цикл «Естественная история».

Макс Эрнст. Лист из «Недели доброты». 1933. Роман-коллаж

Однако самая сильная иллюзия существования параллельного мира в творчестве Эрнста связана с романами-коллажами, которые он начал делать около 1930 года. Первым стал цикл под названием «Женщина о 100 головах» (La Femme 100 Têtes), а еще через четыре года вышел роман «Неделя доброты» (Une Semaine de Bonté). Он брал викторианские гравюры, разрезал их и снова собирал в фанатично детализированные иллюзии. Сейчас, через пятьдесят лет, они действуют на нас по-другому. Они все еще жуткие, неприятные и чудесные в своей суггестивной силе – своеобразие мира Эрнста не допускает никаких клише, он пугает нас своей неожиданностью. Более того, старательная прорисовка, присущая гравюрам, лишь усиливает его странность, будто бы удостоверяя реальность образов Эрнста тем, что их изучил и потом зарисовал некий журнальный иллюстратор в 1880-е годы. Однако по сравнению с восприятием 1930 года эти работы утратили ощущение недавнего ужасного прошлого. Воображение Эрнста не менее агрессивно, чем порнографическая проза, но оно гораздо разнообразней. Его романы-коллажи были, как и порнография, способом отомстить за подавленные в детстве желания. Там в первозданном виде присутствует поздневикторианский мир с его буржуазными интерьерами, темной массивной мебелью, тяжелой бахромой, пышногрудыми девами, апатичной прислугой и беспросветно авторитарными мужчинами в официальных костюмах – но для нас это уже другая цивилизация. А для Макса Эрнста это был мир, в котором он вырос, и его ниспровержение было для художника сродни террористическому акту – иррациональным ударом по упорядоченной структуре.