Шок новизны

Но все же главным источником творчества де Кирико был швейцарский художник Арнольд Бёклин (1827–1901), работы которого он увидел, когда учился в 1906 году в Мюнхене. Бёклин искал вдохновения в путешествиях по Италии; его знаменитая мрачная картина «Остров мертвых» (1880), вероятно, контаминация острова-кладбища в Венеции и Борромейских островов озера Лаго-Маджоре. Его работы пропитаны духом ностальгии и меланхолии, идеальным пейзажем для которых оказываются руины и морские побережья Италии. Де Кирико нашел у Бёклина то, что больше всего ненавидели итальянские футуристы, – загадочность, ностальгию по прошлому и трепетную тягу к историческому – в отличие от «объективного» или «прогрессивного» – в человеческой натуре. В площадях и аркадах Феррары и Турина – оттуда он брал большинство своих мотивов – де Кирико восхищала не материальная архитектурная реальность, а театральность. Философу будет непросто понять, что́ де Кирико называл «метафизикой» или «метафизической картиной» (pittura metafisica): речь идет о настроении, об ощущении реальности, пропитанной человеческими эмоциями и памятью. «Я только что оправился от долгой и мучительной желудочной болезни, – пишет он, впервые ощутив ее на Пьяцца Санта-Кроче во Флоренции в возрасте двадцати двух лет, – и чувственность моя тоже была весьма болезненна. Весь мир, включая мрамор зданий и фонтанов, казалось, выздоровел. В центре площади возвышается статуя Данте в длинном плаще. Осеннее солнце, теплое и безразличное, осветило статую и фасад церкви. И меня посетило странное чувство, будто я смотрю на все это в первый раз». Форма этого «выздоровевшего мира» заполняет картины де Кирико после 1912 года. Это безвоздушное место, в котором никогда не меняется погода. Солнце уже низко, ближе к сумеркам, и площадь прорезают длинные тени. Острый и чистый свет бальзамирует предметы, а не гладит их; тут нет никакой иллюзии благополучия. Пространство убегает от взгляда по длинным аркадам вглубь театральной перспективы, при этом оно как бы растягивается, делая удаленные предметы завораживающе ясными – в отличие от кубистского сплющивания и сдавливания; хотя де Кирико бывал в Париже до войны, во времена расцвета кубизма, и даже достаточно близко знал Аполлинера, чтобы написать его портрет. Пространство картин де Кирико написано так, что предметы все равно оказываются вне досягаемости из-за примитивной и алогичной перспективы с одной точкой схода, и это обманывает глаз.

Многие изображенные де Кирико предметы реальны и даже существуют до сих пор – например, в Турине. Прогулки по местам художника в этом городе приведут к Красной башне и эксцентричной Моле-Антонеллиана, очертания которой узнается в работе «Ностальгия по бесконечности» (1913–1914), – это тот самый обелиск с флагами на крыше. Меланхолия этой картины, наполненной ощущением бессилия и безвозвратного прошлого, вызывает в памяти строчки Жерара де Нерваля:

Je suis le ténébreux, le veuf, l’inconsolé,
Le Prince d’Aquitaine á sa tour abolie…

Я – мрачный, я – вдовец, я сын того гнезда,

Тех башен княжеских, чьи древле пали стены[79].

Джорджо де Кирико. Ностальгия по бесконечности. 1913–1914. (На картине указан 1911 год.) Холст, масло. 135,2×64,8 см. Музей современного искусства (MoMA), Нью-Йорк

Джорджо де Кирико. Меланхолия и тайна улицы. 1914. Холст, масло. 87×71,5 см. Частная коллекция. Фото Аллана Митчелла, Коннектикут