Шоколадная лавка в Париже

Наступило следующее утро. Стрелка часов только-только подобралась к восьми утра, а я уже вовсю подметала скорлупу от какао-бобов. Вдруг звякнул колокольчик. Кто-то зашел в лавку. Фредерик и Бенуа озадаченно переглянулись. Громко играло радио. Французская поп-музыка – штука специфическая, к ней еще надо привыкнуть. Фредерик торопливо убавил звук и окликнул неизвестного посетителя:

– Bonjour!

В утренней дымке на пороге возник массивный силуэт Тьерри. Но сегодня Элис с ним нет. И вообще, шоколатье будто подменили: куда девалась неуемная энергия, громогласные распоряжения, широкая улыбка – все то, к чему я успела привыкнуть?

– Анна! – окликнул он меня. – Пойдемте прогуляемся.

Я послушно последовала за ним. День обещал быть прекрасным, но в воздухе до сих пор ощущалась предрассветная прохлада. Туристов в такую рань не видно. Только хозяева магазинов отпирают замки и ставни, да уборщики выплескивают в водостоки грязную воду. Отовсюду долетают ароматы кофе и свежей выпечки.

– Прогуляемся, – повторил Тьерри, но больше никаких объяснений не дал.

Я искоса взглянула на шоколатье: он уверен, что его колени выдержат такие нагрузки? Здоровый образ жизни – это не про Тьерри. Перехватив мой взгляд, начальник улыбнулся, но не так жизнерадостно, как обычно.

– Раньше я любил гулять, – произнес Тьерри. – Всюду ходил пешком. Это было мое любимое занятие. Смотрите!

Тьерри повел меня по мощеному переулку в сторону острова Сен-Луи, потом мы поднялись на прекрасный мост Понт-Неф, увешанный замками влюбленных. Пары просто цепляют замки на решетку, и власти их не трогают. Красивая традиция. Прогулочный катер лениво прокладывал путь по реке. Прямо перед нами в небо взмыла большая стая чаек. Впереди возвышается мрачная, внушительная стена старой Бастилии.

– Париж так быстро меняется, – сокрушенно заметил Тьерри, хотя мне в этот момент пришла в голову прямо противоположная мысль.

Он указал на огромное море флагов на левом берегу.

– Смотрите, сейчас проходит кулинарный фестиваль, – произнес Тьерри. – Представлены блюда всех стран мира.

– А почему мы не участвуем? – не подумав, спросила я.

– Зачем? – Тьерри недоуменно уставился на меня. – Мы для подобных мероприятий слишком хороши.

– Да-да, конечно, – поспешно согласилась я. – Так, просто предложила…

– Разве «Шанель» выкладывает свои товары на лотке на уличных фестивалях? А «Кристиан Диор»?

Я не стала указывать на то, что, в отличие от шоколада Тьерри, вещи этих брендов можно купить во всех странах мира, и дипломатично сменила тему:

– А почему вы теперь не гуляете?

– Во-первых, я очень занят, а во-вторых, Элис не любит бродить по городу. Говорит, это вульгарно.

– Гулять – вульгарно? – не сдержалась я.

– Жалуется, что красивые туфли не наденешь, да и люди подумают, будто у нас нет денег на машину.

В жизни не слышала ничего глупее, но один раз я Тьерри уже оскорбила, так что лучше держать свое мнение при себе.

– А мне нравится гулять, – вместо этого сказала я. – Лучший способ освоиться на новом месте.

– Вот именно! – с энтузиазмом согласился Тьерри.

Мы перешли по мосту на тот берег. Люди, спешащие на работу, застряли в пробке на круговом развороте, но мы в сторону машин даже не посмотрели. Тьерри обернулся и указал на то, что я уже привыкла считать домом: остров Сите. В просветах между домами возвышаются знакомые прямоугольные башни Нотр-Дама.

– Вы только посмотрите! Это же просто государство в миниатюре! Все, что только может понадобиться человеку, собрано в одном месте.

«Кроме супермаркета, который работает в обеденный перерыв», – мысленно возразила я, но вовремя прикусила язык.

– Можно провести на этом острове всю жизнь, ни разу его не покинув. В прежние времена люди так и жили. Эту часть Парижа заселили первой. Самое сердце мира.

Его несокрушимая убежденность в своей правоте заставила меня улыбнуться. Тут Тьерри зашагал дальше, и я бросилась его догонять. Все-таки для такого грузного мужчины он удивительно подвижен.

Тьерри взглянул на меня.

– Получил еще одно письмо от Клэр, – мрачно произнес он. – Дела у нее совсем плохи.

– Да, – просто кивнула я, не видя смысла кривить душой.