Шоколадная лавка в Париже

Тут я сообразила, что понятия не имею, где нахожусь. Долго шла наугад, но наконец заметила слева Эйфелеву башню. Выходит, я на левом берегу, а значит, надо перейти через мост. Удивительно – все это время я не покидала пределы острова Сите. Если посмотреть вправо, вдалеке можно разглядеть знакомый силуэт Нотр-Дама. Доехать на такси или метро было бы быстрее – в Париже все дальше, чем кажется, – но решила прогуляться пешком. Надо проветрить голову. Внимательно глядя по сторонам, я шагала вперед. Снова заныли отсутствующие пальцы на ноге. Видно, больничный запах навеял неприятные ассоциации. А может, погода скоро испортится. Неудивительно – все, что могло пойти не так, уже пошло не так. Я замедлила шаг, сменив уверенно-целеустремленную парижскую походку на прогулочно-туристическую, и упорно продолжала путь. Главное – не потерять из вида Нотр-Дам.

Есть в этом соборе что-то особенное. Во все эпохи он служил убежищем. Уже в те давние времена, когда весь город помещался на одном острове и этот собор был в Париже единственным. Трудно не вспомнить Квазимодо и Эсмеральду. Глядя на горгулий, невольно вздрагиваешь. А ведь в Средние века люди даже не сомневались, что они реально существуют. Верили, что человека от ада отделяет всего одна мелкая оплошность – и все, гореть ему вечно в геенне огненной, в окружении таких вот чудовищ с каменных стен, которые разорвут грешника на части.

Моя семья не особо религиозная. Правда, в школе у нас были уроки религии. А некоторое время в классе было модно ходить в церковь. Не помню, с чего это началось. То ли ребята хотели казаться взрослее, то ли пытались угнаться за мусульманскими детьми, которые молились как следует и тем самым вызывали у нас уважение. Короче говоря, я тоже одно время ходила в церковь, но один раз задала вопрос на эту тему миссис Шоукорт. Она была единственной учительницей, с которой можно было по-простому обсудить то, что тебя волновало. В тот раз лицо миссис Шоукорт застыло, как маска, и она сказала: «Уж поверь, церкви мне в свое время на всю жизнь хватило». С тех пор пыла у меня поубавилось.

Но возле Нотр-Дама я почувствовала что-то такое, чего раньше не ощущала. Перед собором выстроились длинные очереди. Итальянские школьники от скуки валяют дурака, американские студенты громко переговариваются, а похожие, как близнецы, пожилые пары просто хотят поставить очередную галочку в списке посещенных достопримечательностей. Но есть среди них и совсем другие люди: например, монахини или те, кто пришел один. Они совсем не похожи на отдыхающих: их лица серьезны, а иногда даже мрачны. Две величественные башни на фасаде создают особую, ни с чем не сравнимую атмосферу.

Подойдя ближе, заметила, что очередь только для желающих записаться на экскурсионный тур или подняться на колокольню. А если хочешь просто зайти внутрь – пожалуйста, двери открыты.

Ступни болели, во рту давно уже маковой росинки не было, больше всего на свете хотелось прилечь отдохнуть, и все же ноги сами собой стали подниматься по ступенькам.

Внутри собор огромен. Пахнет цветами, воском для натирания полов и еще чем-то незнакомым. Наверное, ладаном: бабушка как-то рассказывала, что католики им пользуются. Доносится органная музыка. Сначала я не могла понять откуда, но потом заметила динамики. Внутри собор впечатляет своим масштабом. Если он кажется большим мне, живущей в эпоху небоскребов, аэробусов и круизных лайнеров, что же чувствовали люди сотни лет назад? Стены покрывают потрясающе детальные рельефы с изображением Страстей Христовых. Впереди огромное окно с розовым стеклом.

Сидящие на скамьях люди кажутся крошечными, как муравьи. В основном они пришли сюда одни: помолиться, поразмышлять. Чтобы присоединиться к ним, нужно заплатить за вход. Но я не католичка, и, даже будь я ею, трудно представить, чтобы Бог, вместо того чтобы помогать жертвам войн и голодающим, бросил все и кинулся спасать пожилого толстяка, с которым я знакома совсем недавно. И все же в сердце родилось что-то вроде молитвы – совсем коротенькой, состоявшей из одного слова. «Пожалуйста», – снова и снова мысленно повторяла я. «Пожалуйста, пожалуйста». Просто «пожалуйста», и больше ничего.

Сразу стало легче.

В витрине магазина висела табличка: «Fermé cause de maladie»[38]. Возле нее со встревоженным видом толпились покупатели. Я громко постучала в дверь. В мастерской есть запасной выход, но я ни разу не входила в эту дверь снаружи и понятия не имею, где ее искать. Молотила изо всех сил – никакой реакции. Наконец Фредерик гаркнул:

– Уходите! Мы закрыты!

– Это я! – проорала в ответ.

Фредерик тут же отпер дверь и впустил меня внутрь.

– Почему не позвонила? – накинулся он на меня. – Где тебя носило?

– Телефон разрядился, а в больнице автомат не нашла.

– Очень жаль, – буркнул Фредерик. – Мы тут с ума сходим. Как Тьерри?

– Без изменений. По крайней мере, насколько я знаю. Но в таких случаях отсутствие новостей – уже хорошая новость.

– Не уверен. – Фредерик фыркнул.

Только тогда я заметила: в магазине царила непривычная тишина.

– Почему выключили мешалки?