Шоколадная лавка в Париже

Я улыбнулась. Теперь ко мне почти перестали обращаться по-английски. Такое чувство, будто все парижане в совершенстве владеют моим родным языком и не упускают ни единого случая этим похвастаться, а заодно разнести в пух и прах мой французский. Но две недели назад я заметила, что ситуация начала меняться. Я все чаще общаюсь с покупателями. Конечно, уровня Элис мне не достичь: за француженку меня не примут. Все во мне, от прически до обуви, кричит: «Дочь Альбиона». Но теперь при виде меня собеседники не переходят на английский. Даже речь больше не замедляют. Для меня это величайшая степень признания. Пусть даже приходится то и дело переспрашивать.

– Super bien, merci, madame[48], – нахально заявила я.

Готова была поклясться: Клэр улыбнулась в ответ.

– Я написала Тьерри, – вдруг удивила меня Клэр. – Сообщила, что скоро приеду. С тобой, конечно. Тридцатого августа. В это время шоколадная лавка будет закрыта, поэтому надеюсь, что не создам для тебя никаких неудобств.

– Отлично, – обрадовалась я.

К тридцатому Тьерри уж точно поправится.

– А он не может… Я бы хотела, чтобы Тьерри встретил меня в Кале.

В голове пронеслась мысль: скорее Элис разрешит ему подняться на Эверест без кислородного баллона, чем отпустит встречать бывшую возлюбленную. Но я сочла за лучшее промолчать.

– Ну не знаю, – уклончиво ответила я. – Тьерри недавно перенес серьезную операцию. Не уверена, что это хорошая идея. А тут еще вы в таком состоянии, и багаж тяжелый, и… Не волнуйтесь, я вам помогу, а вот насчет Тьерри…

– Ха! – Клэр фыркнула. – Все против этой поездки. Никто меня не поддерживает. Все думают, что ты смерти моей хочешь.

– Я вас поддерживаю! Забронировала билеты на поезд и скоро за вами приеду. Но чудеса мне не под силу.

В сердце закралось сомнение: а что, если родные Клэр правы? Но тут же я отмахнулась от этой мысли. Если бы я серьезно заболела – а наверное, со всеми такое случается, ни одна жизнь не обходится без болезней – и мне очень хотелось бы что-то сделать, я бы очень обрадовалась, если бы мне кто-нибудь помог, пусть даже все вокруг считали бы, что более идиотскую идею придумать невозможно. По-моему, самая идиотская идея на свете – это рак, но тут уж ничего не поделаешь.

– Извини. – Клэр поспешила меня успокоить. – Я просто перенервничала. Не волнуйся. Я тут составила… Короче говоря, если со мной что-то случится, тебя никто обвинить не сможет.

– Ладно, – протянула я.

И все-таки слышать такое не очень-то приятно.

После нашего неудачного свидания Лоран на связь не выходил. Сначала я сердилась, потом порадовалась, что не успела с ним переспать. Судя по его реакции на берегу, закончилось бы дело плохо. Что бы там ни твердил Сами, а меня бы это надолго выбило из колеи.

Учитывая, что Элис запретила мне навещать Тьерри, о его самочувствии мне узнать было неоткуда. Интересно, до какой степени он посвящен в планы Клэр? Элис заходит в шоколадную лавку раз в два дня. Подсчитывая доходы, сердито хмыкает. На вопросы о состоянии Тьерри отвечает до обидного односложно. Знаю только, что он еще некоторое время проведет в больнице. Фредерик уверен: если шоколатье выпишут, тот в ту же секунду понесется в лавку прямо вместе с капельницей.

Глава 22

Клэр готова. Совершенно готова. Дом приведен в полный порядок. Онколог поначалу рассердился. «Должно быть, все врачи обожают бездумно покорных и благодарных пациентов», – пришла к выводу Клэр. Впрочем, бездумную покорность и благодарность любят все. Но постепенно онколог свыкся с этой мыслью, отложил следующий курс химиотерапии и выписал Клэр несколько очень мощных обезболивающих – на всякий случай. Врач неоднократно напомнил Клэр, что страховки у нее нет, европейская карта социального страхования ей ничем не поможет, потому что Клэр знала о своей болезни до поездки, и вообще она рискует вляпаться в большие неприятности. Но Клэр пропускала эти речи мимо ушей. Наконец врач улыбнулся, пожелал ей всего наилучшего и вспомнил случай из юности. Будучи еще студентом-медиком, он тайком пробрался в кабаре «Фоли-Бержер», и это была лучшая ночь в его жизни. Клэр улыбнулась в ответ. Для скольких людей Париж стал особым городом!

Ее чемодан собран. Оба сына уже приходили. Тяжело вздыхали, жаловались, умоляли Клэр передумать – разумеется, безрезультатно. Такого здорового румянца на ее щеках никто не видел уже больше года.

Обратное путешествие на поезде до Лондона оказалось откровением. На пути в Париж я была просто комком нервов. Я все еще чувствовала себя больной – и физически, и духовно. Не сомневалась: поездка обернется катастрофой, меня объявят самозванкой и выгонят. Или три месяца я безвылазно просижу в комнате на съемной квартире и ни с кем словом не перемолвлюсь, потому что все будут со мной ужасно грубы и по-французски разговаривать я не смогу.