Шоколадная война

Он не собирался что-либо такое предпринимать. Он был бы рад завершить все это жуткое задание и снова вернуться в русло нормальной жизни. Каждое утро он боялся зачитывания списка и неизбежности столкновения с взглядом Брата Лайна, очередного «Нет» и последующей реакции Лайна, который, как и любой другой учитель старался относиться к восстанию Джерри, словно как к чему-то не особо важному, демонстративно претендуя в своих чувствах на безразличие, что выглядело нелепо и фальшиво. Это было забавно и страшно в одно и тоже время: наблюдать за тем, как Лайн зачитывает список и собирается назвать его имя, и, наконец, его имя повисает в воздухе, и вызывающее «Нет» гильотиной срывается на слабую шею надежды… Учитель мог бы что-нибудь предпринять, чтобы все выглядело гладко, и даже было бы незаметно для глаз… Его глаза выдавали его. Лицо всегда было под контролем, но в глазах всегда читалась его уязвимость, дающая Джерри промелькнуть в ад, кипящий в этом учителе. Эти мокрые глаза, белые орбиты и разжиженная синева его зрачков. В них отражалось все, что происходило в классе и, одновременно с тем, то происходило в душе у Брата Лайна. Затем Джерри изучил секрет блеска его глаз. Он стал наблюдательным, он следил за его глазами. Он стал прочитывать любую, даже самую тонкую перемену в его взгляде. И в какой-то момент Джерри просто уставал от всего. Он уставал наблюдать за учителем, уставал противостоять его воле, что было нереально, потому что у Джерри не было выбора. Жестокость истощала его так же, как и это задание. Он осознал это через несколько дней. Оно было мучительным, даже хотя Арчи Костелло настаивал на том, что это только на время, что все поймут это позже. И он, наконец, дождался конца этого невыносимого задания, и энергия затишья в незримой битве должна была повиснуть между ним и Братом Лайном. Он хотел снова приобрести нормальную жизнь. Ему нужен был футбол и даже его домашнее задание, без ежедневной ноши, камнем влекущей его вниз. На него давила изоляция от одноклассников, отрезанных секретом, который он силился носить внутри себя. Он испытывал искушение раз или другой поделиться об этом с Губером. И однажды он почти уже это сделал, когда Губер пытался завязать с ним разговор. Но вместо этого он попросил его не общаться с ним две недели. Он носил это в себе, секрет ото всех и каждого, и с этим жил. Один раз он столкнулся с Братом Лайном в коридоре во второй половине дня, после футбольной тренировки. В его глазах просто горела ненависть. Более чем ненависть: что-то нездоровое – грязь и мрак. И Джерри словно уходил от разговора, от раскрытия души, и он утешал себя: «Когда я возьму шоколад, Брат Лайн поймет, что я всего лишь исполнял задание «Виджилса», и теперь все будет гладко и хорошо».

Тогда зачем он ответил «Нет» этим утром? Он хотел закончить это тяжелое испытание, но это страшное «Нет» выскочило изо рта.

Он лежал в постели без движения, пытаясь уснуть. Слушая отцовский храп, он подумал о том, как его отец всю свою жизнь только то и делал, что спал. Он спал даже, когда вставал и как лунатик ходил по комнате, и при этом еще что-то делал. «А что обо мне? И что это был за парень на площади Коммон, с которым я разговаривал в тот день. Его подбородок покоился на крыше «Фольксвагена». Он выглядел, как какой-нибудь гротескный Джон-Баптист?

«Ты многое упускаешь в этом мире…»

Он повернулся к стенке, освободившись от сомнений и вызывая в сознании образ той девочки, которую он как-то видел в центре города. Сиреневый свитер плотно облегал весь рельеф ее красивого тела. Учебники, взятые в охапку, еще сильней подчеркивали форму ее груди. «Если бы только моя рука могла быть теми книгами», — подумал он с тоской. Теперь его рука шарила между ног, он сконцентрировался на образе этой девочки. Он делал это впервые в жизни, и это было нехорошо, неприлично.

19.

На утро состояние Джерри чем-то напоминало жуткое алкогольное похмелье. Его глаза горели огнем, требуя сна. Желудок, чувствительный к малейшему движению, реагировал на любые неровности дороги, по которой ехал автобус. Что напомнило ему дорогу на пляж, что было очень давно, когда он был еще ребенком, и его иногда укачивало в машине так, что отец был вынужден остановить ее на обочине, и в это время Джерри могло стошнить, или же нужно было подождать, пока буря у него в животе не утихнет. Вдобавок к его утренним ужасам была возможная контрольная по географии. Прошлым вечером он ничего не выучил: так обернулось, что он поздно пришел домой и вместо того, чтобы подготовиться, долго переваривал в голове все, что накопилось о распродаже шоколада и о происходящем в классе у Лайна. Теперь он расплачивался за недосыпание и за неготовность к контрольной: он пытался читать пропущенный материал по географии в грохочущем трясущемся автобусе. Утренний свет слепил, отражаясь от белых страниц.

Кто-то дремал на сидении рядом с ним.

- Эй, Рено, держись!