Холод пробрался в рот, губы не сложить правильно, не вытолкнуть слова, губы ничего не могут, Андреа не чувствует, как держит трубку, не чувствует себя, за окном льет дождь, а должен идти снег.
— Все было… хорошо. Послушай, я больше не могу говорить.
Андреа кладет трубку. Сидит на стуле в комнате в доме и слушает, как дождь барабанит по стеклу. Должен идти снег, все должно быть иначе. Андреа пытается увидеть Каспера глазами Лайлы, но ничего не выходит, она не знает, какой он теперь. Но ей видно, как он смеется в танце, его желтые волосы щекочут чье-то лицо. Андреа плачет и ничего не может поделать. Держится за край стола и плачет.
Зима продолжается, потом уходит, и наступает весна.
Юнатан
Андреа моет пол в своей школьной комнате. Большая площадь пустынна. В этих краях весна наступает быстро, и Андреа широко улыбается, думая
Сегодня вечером снова будет вечеринка. В комнате у Андреа, поэтому она и моет пол, наводит порядок и старается, чтобы все вокруг было
В состоянии наверное-влюбленности Андреа почти не нужны ни таблетки, ни шоколад. Хотя она почти не знает того, в кого наверное-влюблена. Мурашки могут быть от чего угодно, могут быть на пустом месте: просто от волнения, от предчувствия. Но эти мурашки принадлежат Юнатану, это определенно, несомненно мурашки Юнатана.
Он напротив, в двух шагах от нее, он окружен звуком. Она на кровати хихикает, уткнувшись в цветастое плечо Розмари.
— Он смотрит на тебя, — говорит Розмари, — он то и дело смотрит на тебя.
Андреа никак не может перестать хихикать. Ей хочется, чтобы лицо застыло, стало непроницаемым. Ей так хочется успокоиться и встретиться взглядом с Юнатаном, словно в этом нет ничего особенного, но всякий раз, как она поднимает взгляд, ее разбирает смех — нелепый, несдержанный смех. Девочка Андреа в алом платье. Юнатан в смешных сине-зеленых брюках и желто-оранжевой рубашке. У него такой безумный красивый вид, он пытается поймать ее взгляд. Андреа, зажав этот проклятый смех
рукой, идет в ванную, где за унитазом спрятался Марлон. Она чешет его за ухом, умывается холодной водой. Пару раз глубоко вздыхает и видит в зеркалеАндреа видит Лувису в холле дома у озера. Видит ее спокойное лицо, рядом Карл. Андреа видит нервное подергивание его губ. Он пытается приблизиться к Лувисе, но движения остаются внутри, не могут выбраться наружу, не достигают рук, а слова не достигают губ. Они стоят. Сначала смотрят друг на друга. Потом смотрят в сторону. «Ну что ж, я поехал», — говорит Карл. «Ну что ж, поезжай», — отвечает Лувиса. Нервное подергивание прекращается. Наверное, слова перестают рваться наружу, и он берет чемодан, сплошь покрытый наклейками разных авиакомпаний и стран. Лувиса остается на месте, не двигается несколько минут, но слышит, как отъезжает такси. Возвращается в кричаще разноцветную кухню и садится за стол, прижав ладони к лицу.
Смех утих, Андреа внезапно протрезвела. Умылась, подкрасила расплывшиеся губы. Зеркало в ванной слишком маленькое, а то, что побольше — в прихожей, слишком близко к гостям. Ей хочется увидеть себя целиком. От ступней до самой высокой точки. Андреа возвращается, Розмари улыбается, сидя на кровати. Тяжело осознавать, что взгляд Юнатана следует за ней, когда она направляется к Розмари. Надо идти по-особенному — а точнее, Андреа боится, что у нее нелепая походка, что взгляд Юнатана может ускользнуть к кому-нибудь другому.
Гости уходят один за другим, но Юнатан остается. Он смотрит на Андреа. Она смотрит на Карла. На Карла, который вышел из комнаты. Он помахал рукой, стоя на пороге, и снова ушел. Его ждали такси, самолет и дальние страны. Пачка открыток, подписанных неровным почерком.
— Ну что ж, — произносит Андреа, — вот вечеринка и закончилась.
Она стоит на пороге гостиной, не представляя, куда себя деть. Юнатан на кровати.
— Хочешь, чтобы я ушел? — спрашивает он и просто светится, ничего не ожидая. Сидит на ее кровати — и что? Ждет ее?