Шоколадный папа

Над телевизором висит еще одна картина. Это портрет Каспера. У него голубое лицо и необычно желтые волосы, совсем как в действительности, но, конечно, менее натуральные. Глаза ярко-зеленые. Обратным концом кисточки Андреа провела в краске борозды, холст загрунтовала красным, и лицо словно в ранах. Страшный портрет. Отталкивающе безумный. Маленькая скрипка парит в нескольких сантиметрах от плеча. «Ему не дотянуться до нее, — думает Андреа. — Без меня ему недоступны огонь и краски».

Она видит, как шевелятся его лиловые губы, как они произносят (нелепо тонким голосом): «Андреа, я не собираюсь тебя слушать, прекрати ТЕРРОРИЗИРОВАТЬ меня! Ты понимаешь, почему ничего не вышло — ВО ВСЕМ ВИНОВАТА ТЫ, АНДРЕА, и ты не имеешь права делать мне еще хуже, оставь меня в покое».

Вот тогда и нужно сказать или крикнуть: «Сволочь!» Возненавидеть его (понарошку) и купить себе в утешение, в наказание коробку шоколадных конфет. Кричать: «Идиот!» И рыдать, лежа на постели. Ведь так все и делают, думая: «Он недостоин меня». Но ведь это Андреа допустила ошибку, которая расколола их любовь. И теперь она должна найти верный путь, который приведет ее обратно к Касперу. Как найти дорогу назад? Андреа пинает бутылку с вином, Марлон бросается к платяному шкафу. Конечно, больно, так и нужно думать: пусть болит — чтобы исцелиться, боль надо прожить. Раны глубокие, времени потребуется много. Так и нужно думать, утешаясь шоколадом, обзванивая друзей и иногда разрешая себе поплакать, но не слишком много (а сколько это — слишком много?), и все понемногу пройдет.

Каспер, я была совсем пьяная, я ни о чем не думала.

Это правда. И все же это затасканные, уродливые слова.

Андреа сидит на полу перед телевизором, переключает каналы, не видит изображений — или видит слишком много (снова центрифуга, Эва-Бритт). С тех пор как пришли бракоразводные бумаги, подписанные знакомой рукой Каспера, прошло семь месяцев. Странные слова, ничего не понятно — пусть он и говорит, что все просто: она изменила, она знала, что тот, кто изменил, остается один, — так было написано в брачном контракте, а также там наверняка было написано и о стыде, и о том, что нужно жить дальше, и Андреа старательно стыдится, но больше ничего не происходит, и легче не становится…

Эва-Бритт в бархатном балахоне заглядывает в комнату, шепчет: «Все потому, что ты изгоняешь боль из тела, забрасываешь ее камнями».

Но как же мне впустить ее внутрь, чтобы она изжила себя?

Андреа выключает телевизор. Она помнит слова Каспера: «Я люблю тебя, Андреа».

Слышала ли она эти слова? Слышала ли она их по-настоящему, проникали ли они сквозь молоточек, стремя, улитку, через вены или что-то еще в самое сердце, в живот и дальше во влагалище, в бедра, в ступни? Слышала ли она их на самом деле, и как она могла…

Я тоже люблю тебя, Каспер.

Пирс на море в ста километрах отсюда. Каспер в сумерках рассказывает сказки. Жил однажды человек, соседи которого решили, что он вампир, вогнали ему в грудь осиновый кол и выбросили тело в воду, а он стал являться привидением и бродить среди домов. Хотел отомстить за свою невинную смерть. Пугал всех до смерти. Каспер говорил, что это быль, и Андреа мерзла, несмотря на его объятия, и вот он ускользнул — а может быть, ускользнула она. И стала думать о близости — что надо крепко держать и не упускать ее, а когда так думаешь, становится страшно упустить, страх берет верх и разрушает близость, увеличивая расстояние. Мгновение назад ты был внутри, но стоит лишь поднять голову — и ты снова один: в мыслях, в мире. Вне Каспера. А в его мысли проникнуть невозможно.

Андреа вздрагивает. Марлон вылезает из шкафа, и она пытается удержать его рядом, но сейчас ему не хочется ласк, не хочется лежать и греть ноги Андреа. Юнатан, приходи скорее, мне тебя не хватает, — но что будет, когда он окажется в тесноте ее постели? Еще одно расставание — сколько разлук можно перенести? Может быть, дело не в этом. Может быть, надо пытаться снова и снова и гнать прочь горечь разочарований? Лишь бы не было безмолвных исчезновений, когда все пропало, остались лишь вопросительные знаки, которые нужно самостоятельно превратить в восклицательные.

Андреа идет к музыкальному центру, выбирает Боуи: «The wall to wall’s calling, it lingers, then you forget, you’re a rock ’n’ roll suicide».

Утиный помет и воспоминания

Резкий запах утиного помета вперемешку со снюсом и свежим кофе. Плечи сгорели на солнце: Андреа никогда не удавалось так быстро загореть.

— Ты легко загораешь, да? — Юнатан легко касается ее руки — пожалуйста, не убирай руку; но рука двигается дальше, перебирает волосы, обвивает тело. Краткие прикосновения — самые яркие. Касание вскользь. Но Андреа всегда набрасывается сразу. Пытается набрасываться тайком, но такое почти невозможно скрыть.

Делает большой глоток остывшего кофе, старается не подавать виду.