Шоколадный папа

«И рвение это тоже тебе не идет», — думает она, и ей хочется сообщить ледяным тоном о том, как это нелепо, что он писал о ней, хотя любит Ребекку. Зачем идти куда-то и ужинать? Чтобы поближе познакомиться с потенциальной любовницей? Но Андреа отвечает: «Да, конечно». Слова сами слетели с языка, словно только того и ждали.

— Я зайду в семь, ладно?

— Ладно. — Слова будто и в самом деле ждали подходящего момента, чтобы получилось «да», но особой радости Андреа не чувствует.

На полу кухни, прислонившись к холодильнику, в абсолютном незнании.

Магия в животе безвозвратно угасла. Андреа машинально глотает несколько таблеток. Она обнаружила, что у них есть масса преимуществ перед обжорством: никакой грязи, никакого мерзкого запаха — сплошное бескалорийное удовольствие, которое к тому же можно чередовать и с обжорством, это уже дело вкуса и потребностей. Лучше всего «Имован». От него сначала вставляет, а потом накрывает рассеянностью, расслабленностью, туманом — и еще притупляется память. Андреа хочет вернуть магию. Она не чувствует, что живет, — пока. Она ждет прихода (несколько минут настоящей жизни, жирным шрифтом — я есть). Андреа ложится на спину и смотрит в потолок, пытаясь понять, что сказал Каспер. Хотя на самом деле все довольно просто. Он сказал, что Ребекка заставила его выбирать.

Андреа не чувствует губ, их словно нет на лице: нечем произносить слова. Лежит на спине, а губ нет. Она достает бумагу-ручку и принимается составлять список. Чего не умеет Андреа:

свистеть;

гладить рубашки и брюки;

следить за домом, чтобы он был красивый, как у Лувисы;

сердиться на других, чтобы было заметно;

есть, как все остальные;

правильно говорить без таблеток;

варить варенье и компоты;

ходить колесом;

удерживать;

любить себя.

Таблетки мягко блуждают по телу. Андреа удобно устроилась, лежа на спине; в поле зрения солнечно-желтые стены и прочая дребедень: холодильник, морозильная камера, буфет, письменный стол снизу вверх, и еще цвета — картины, которые она сама нарисовала, и Марлон, сидящий среди комнатных растений. «Посмотри на меня, Марлон!» Но он смотрит на листву, которая скоро совсем опадет. Андреа размышляет о том, что такое выбор. Как просто оказаться не тем, кого выбирают. Это фильм, и она играет в нем главную роль, она выходит на сцену в сверкающем золотом боа и черном облегающем платье и с пафосом произносит: «У меня нет выбора. Не мне решать, что будет дальше в этом фильме и чем он закончится». Но в последний момент она вдруг вспоминает (господибожемой), что все это — три жизни и столько чувств — зависит именно от нее. В ту же минуту золото теряет блеск, принц с отвращением смотрит на ее рваную одежду, она запускает в него туфлей, а он кричит, что когда-нибудь она его убьет. Нет, он кричит: «Кто-то пострадает, а может быть, и совсем пропадет…»

Все в ее руках.

Маддалена: без лица, одно имя, но ее присутствие ощутимо — как в фильме, в который ты вжился так сильно, что уже не можешь провести грань между реальностью и вымыслом.

Это несправедливо. Почему Андреа должна быть козлом отпущения? Ведь из-за проклятых чувств Каспера именно она безвольно лежит на холодном полу. Почему ей нельзя просто тосковать по нему, недостижимому, до конца своих дней? Не открывай, Каспер. Не говори: «Входи — или, если трусишь, оставайся за дверью». Не говори так. Хотя Каспер и не говорил этого. А что же он сказал? Что та, на которой он собирался жениться, обнаружила его тайники, где он скрывал от ее глаз мерзкую женщину, которая теперь — не зная, не ведая — стоит у позорного столба, ни в чем не провинившись! Ведь она же ни в чем не виновата, так? Если бы он скрывал кого-то от той, которой признавался в любви, и если бы та, признавшись в ответном чувстве, не нашла его тайник, не раскрыла его тайну, если бы Лувиса ни о чем не подозревала, если бы Каспер ничего не сказал, если бы имя Маддалены осталось неназванным…

Выписывать счастье на бумаге

А здесь — как она попала сюда?

Это греческий ресторан «Афины» или «Дионис». Вот они, во взглядах друг у друга. На Андреа красный плюшевый джемпер, который когда-то был облегающим. Теперь она может есть что угодно. Так ей кажется. Крылья бабочек трепещут под кожей, под джемпером. Что она хочет сказать? «Любит», «любит», «любит» — все лепестки на ромашке одинаковые. Нет, еще рано! Не сейчас! Но Андреа снимается в этом фильме, который и есть что-то вроде жизни. Она не понимает этого. Вот он перед ней. ОН! Каспер.

Вот Каспер (список, который Андреа составляет в уме, когда он выходит в туалет):

самый красивый в мире;

любит порядок и красивые вещи;

теплые пальцы, которые хочется переплести со своими и держать, держать;

эрудированный и высоколобый;

желтые спутанные волосы, которые, наверное, можно попытаться распутать;

тонкие морщинки в уголках узких зеленых глаз;

добрый-предобрый;

немного чокнутый;

немного нервный;

осенью впадает в депрессию, как он сам сказал (но только не этой осенью, правда?).