Шолохов: эстетика и мировоззрение

Финал романа особенно выразителен в этом отношении. Личное время для героя как бы прекращает быть, оно перетекает в его сына, и сам он остается весь в прошлом, в памяти об ушедших, умерших, убитых близких людях. Б. Успенский писал, правда, по другому поводу: «При таком понимании будущее предстает и как время, которого н е т» [3, 35]. Время, поэтому, для Григория в онтологическом смысле закончилось ранее финала романа. Также и пространство приобретает к моменту завершения повествования, особенно выпукло в сцене смерти и похорон Аксиньи, иное состояние и содержание – оно меняет свои знаки: солнце становится «черным», то есть привычное ранее и близкое природное пространство – топос солнца, также становится для героя чужим и незнакомым. Только лишь тихий Дон, река да весна поддерживают героя в его теперешнем состоянии.

Во многом в «Тихом Доне» реализуется концепция космологического времени, когда совокупность событий, представленных автором, однозначно воспринимается абсолютным большинством его героев, как переворот, этап, рубеж, крах предшествующей жизни, исчезновение прежнего времени. Состояние народа, помещенного на грани основных жизненных процессов, когда встает вопрос о его дальнейшем существовании, по крайней мере, с сохранением основных ценностей прежней жизни, не может быть не обращено к исходным, универсальным параметрам своего бытия. Осознание прекращения прежнего времени (то есть смерть) и начало нового времени (то есть будущая жизнь) не может происходить без задействования самых главных инстинктов выживания этноса.

Немаловажный вопрос, что дает художнику силу исследовать такое состояние своего народа, примеров которому не было до сего момента в истории России. Тем более загадка, как это удалось сделать Шолохову в его годы и в его эпоху. Поэтому и возникает эманация космологичности романного времени «Тихого Дона», без понимания которой невозможно проникновение в смысл произведения.

Для космологического сознания спроецированное, будущее время, безусловно, отсутствует. Этот тип сознания не принимает во внимание так называемую утопичность футуристических построений, он сконцентрирован на идее круга, повторения, то есть устойчивости и понятности.

«Тихий Дон» является романом о тектоническом изменении в жизни целого народа, и не только социальном, как казалось критикам 30–50-х годов, но перевороте во всем прежнем укладе существования громадной массы людей, которые ждали, верили, хотели изменений всякого рода – от имущественных до сословно-психологических, но внутренне ориентировались на сохранение прежнего хода событий. Шолоховский герой не принимает «новое» время, которое опирается на принципы линейности и неповторяемости, «невозвратности». Космологический тип сознания, характерный для большинства героев «Тихий Дон», требует возвращения к циклическому, гомогенному времени, в котором нет движения вперед, а есть движение по кругу. Но «пренебрежение историей» заканчивается тем, что история становится в позицию активной субъектности по отношению к человеку.

Одним из ключевых моментов в развитии самосознании главного героя эпопеи является бой под Климовкой, когда для Григория становится ясной вся трагическая безысходность братского столкновения внутри народа («кого же рубил!.. своих рубил»). Эта кульминация дается Шолоховым, как новое состояние времени для героя: «В непостижимо короткий миг (после в сознании Григория он воплотился в длиннейший промежуток времени) он зарубил четырех матросов». Здесь присутствует характерная для писателя концентрация временных характеристик бытия, когда время теряет свою физическую линейность и приобретает новые свойства – расширяется почти до бесконечности. Время становится психологическим эквивалентом трагической раздвоенности сознания героя.

Характерно, что эпизод заканчивается символическим описанием природного пространства, в котором своеобразной экспозицией появляется в своей будущей страшной функции освещения финала романа цементирующее это пространство солнце: «Лишь трава растет на земле, безучастно приемля солнце и непогоду. Питаясь земными животворящими соками, покорно склоняясь под гибельным дыханием бурь. А потом, кинув по ветру семя, столь же безучастно умирает, шелестом отживших былинок своих приветствуя лучащее смерть осеннее солнце…»

В кульминационные моменты жизни для Григория время сгущается, оно одновременно сосредоточенно и разомкнуто, но больше назад, в прошлое. Прошлое становится доминантой. Конечно, это реализация эпического принципа – все прошло, и только прошедшее живо.