Обратясь к наследию раннего К. Маркса, представляющего из себя еще не радикального революционера, но смело мыслящего философа, исследователь обнаруживает у него определенную типологию социальных связей, в которой выделяются два типа общности: с о ц и а л-о р г а н и ч е с к а я и с о ц и а л-а т о м и с т и ч е с к а я. Первая из них характеризуется «слитной цельностью и теснейшим внутренним единением всех индивидов, способных в нее войти», а вторая – та, «где индивиды внутренне разъединены, притязают быть внутри себя самодовлеющими и вступают лишь во внешние для них связи» [4, 91]
«Первая из этих двух общностей, – пишет ученый, – в то время заслуживает в глазах к К. Маркса безоговорочного признания и утверждение в качестве подлинной, «действительной», так что именно она составляет надежду всей исторической драмы, и полное торжество этой общности призвана принести с собой грядущая социальная революция. Вторая же, напротив, видится тогда К. Марксу, как сосредоточившая в себе всю превратность и испорченность, «всю старую мерзость», которую надо «сбросить с себя», и получает квалификацию «неподлинной», «суррогата», даже «мнимой» или «иллюзорной»; против нее и должна быть направлена вся сила революционного отрицания» [4, 91-92]
В дальнейшем, замечает Г. Батищев, К. Маркс обогатил свой анализ. Подвергаются углублению понятия и социал-органической, и социал-атомистической общности, которые выступают в историческом развитии человечества как процесс диалектического синтеза. В социал-органических связях человека выделяются «раскрытоорганические» и «замкнуто-органические». Именно первый «подтип» выступает в качестве подлинно плодоносящей ветви «на взрастившем его природном и культурно-историческом древе» [4, 95]
«Внутри связей социал-органического типа индивид, – продолжает изложение своей концепции исследователь, – находится реально еще не выделившимся, а постольку и волей и сознанием своим еще не вышедшим из лона некоторой над-индивидной слитно-единой принадлежности… Чтобы, однако, этот общий облик таких связей, взятых в их логически чистом виде, не подменить нарочитой карикатурой, не надо думать, будто они не оставляют места ни для какой самостоятельности индивида, превращая его в куклу-марионетку… В этих связях центр действительного бытия человека, средоточие всей его жизни и особенно ее объективного смысла, всех его способностей и высших ценностей, критериев и норм для воли и суждении вкуса…» [4, 93-94]
Важным представляется уточнение, что «корни и истоки раскрыто-органических связей уходят незавершимо глубоко в объективную неисчерпаемость внечеловеческой действительности, взятой даже без тени социоморфности или антропоморфности…» [4, 99]
Подобный логико-философский, а во многом и культурноисторический анализ оказывается внутренне необходим для рассмотрения эстетических основ мира Шолохова, так как генезис шолоховского эстетического видения мира, философия бытия, отраженная в его творчестве, в самой большой мере содержат в себе эту соединенность двух различных типов отношения к жизни, о которых пишет философ. [5]
Рассматривая шолоховского человека, невозможно ограничиться чисто литературными признаками его как психологического типа, социального характера и т.п., – по своей глубинной сути он воплощает (не отрицая, естественно, и степень психологизма, и литературно-художественной определенности) культурно-исторический тип развития человека. Анализ писателем сознания и самосознания своих основных героев, прежде всего Григория Мелехова, есть анализ новой всемирно-исторической фазы становления человеческой индивидуальности.
Автор данной книги готов и сейчас утверждать, что – убирая в сторону все сопутствующие этому происходившему в России процессу нюансы – так оно и было в реальности, а писатель гениально понял и уловил основные тенденции развития этой новой индивидуальности из народа, всю переполненную своими неразрывными связями с породившей его «родовой почвой». Шолоховский герой совершает двойной разрыв с предшествующей традицией: во-первых, он преодолевает тенденцию изображения подобных типажей как некоего подчиненного, несамостоятельного материала как по отношению к самому себе, так и по отношению к историческому бытию, а во-вторых, заново выстраивает и понимает эту свою родовую природу, которая репрезентирует собой не погружение в архаику и психологическую неразвернутость, но нерушимую связь с тем ц е л ы м, которое по своей духовной природе составляет неделимое ядро народной жизни.