Шолохов: эстетика и мировоззрение

Указанная выше особенность русской революции, которая больше коррелируется с духовно-религиозными основами мировоззрения значительной части людей, очень похожа на то, что происходило в первые века укоренения христианства. Слабое, неподготовленное для реального существования в материальной жизни раннее христианство шло по пути утверждения иных ценностей и приоритетов. Открывая новые перспективы для человека в плане его духовности и личного бессмертия, оно, в итоге, взяло вверх и восторжествовало не только над другими концепциями, как-то: гедонизма, материального благополучия и пр., но успешно справилось с сопротивлением государственным структурам Римской империи.

Типологичность этих двух переворотов в истории человечества не может не обращать на себя внимания. Крестьянская (и темная во многом) масса населения России с недоверием относилась к абстрактным формулам народников, «ходоков в деревню», марксистов (вспомним, как русская деревня выталкивала из себя любой образованный элемент, который старался ее просветить, о чем также повествует русская литература). Смешно и говорить, что Россия, русский народ к 1917 году оказались пропитаны идеями социалистической революции.

Россия хотела и нуждалась в переменах, так как удивительным образом сказался на ее развитии страшный дефицит умных, прозорливых деятелей, которые или выбрасывались из административной машины, или были убиты (по существу, с согласия власти), как Столыпин. Административно Россия представляла из себя крайне неэффективный государственный аппарат управления. И конечно, повторим еще раз, первая мировая война была трагически «не вовремя» для русского государства, которое, так или иначе, рано или поздно, должно было произвести перестройку своих внутренних структур – и экономических, и социальных.

Возвращаясь к аналогии между русскими революционерами и первыми христианами, стоит привести следующее замечание исследователя: «В сознании первых христиан и русских крестьян отразилось то, что в самой реальности еще не приняло окончательной формы, не связалось, но эта неоформившаяся тенденция заключает в себе могучую силу истины, которая будет формировать жизнь людей, ведя их к неведомому пока будущему… Глубокое содержание формально более отсталых, консервативных слоев населения может быть в определенных условиях более прогрессивным, более истинным по сути» [3, 19].

* * *

Нигде так много, как в России (кроме Германии, наверно), не говорили о народе, его нуждах, его идеалах, его ментальности. Поразительно, но Толстой отрицает практически все свое творчество во имя небольшой части созданных им, как он считал, «настоящих» – народных рассказов, написанных простым и понятным языком. К слову сказать, эти рассказы Толстого сыграли громадную роль в просвещении крестьянства, когда «Посредник», легендарное издательство, стал выпускать, после отказа писателя от прав собственности на ряд своих «народных» (но не только) произведений, копеечные книжечки, раскупаемые в громадном количестве простым народом на ярмарках и базарах. Основной массив этих книжечек состоял из пушкинских сказок и «народных» рассказов Толстого.

А вот Достоевский, один из самых рафинированных писателей в интеллектуальном (и шире – в духовном) отношении всей мировой литературы, – считал основную массу своих героев недостойными одной лишь полумифологической фигуры его детства – мужика Марея, которая стала для него олицетворением всего народа.

Таким образом понятно, – обращаясь к лучшим образцам русской мысли, что русская революция кроме как крестьянской, другой быть не могла. Да и известные нам бунты и восстания на Руси и в России – Болотников, Разин, Пугачев, конечно же, были крестьянскими и всегда апеллировали к двум идеям – воле и собственности на землю. С другой стороны, крестьянство есть самый инертный и социально неподвижный класс, поэтому вовлечение его в революционные события глобального масштаба должны были быть вызваны причинами столь же глобального характера. Но в идеологии новой власти произошедшая революция была обозначена «рабоче-крестьянской» и далее – в окончательном виде, как «пролетарская». Но это было ложью и искажением реального положения вещей.

Не случайно основной контингент «новых» управленцев, помимо тех, кто остался от старой машины управления государством, составляли в основном представители разночинцев (условно и с натяжкой можно сказать, что интеллигенты в первом поколении) и выходцы из черт оседлости, еврейская молодежь, увидевшая естественным образом мощную перспективу своей самореализации в государственном смысле. Не последним был для них и мотив мести в ответ на реально существовавшие ограничения и насилие над еврейским населением в царской России.