Шолохов: эстетика и мировоззрение

Но происходило и необъяснимое с точки зрения объективной логики развития этого нового государства: включив в работу старых и произведя большое количество новых специалистов, ученых, изобретателей, просто культурных людей – эта власть стала их преследовать и изводить по трудно постигаемым причинам. К тому же жернова репрессий касались не только социально «чуждых» элементов, выходцев из других классов, но подобно античным бессердечным паркам они вымолачивали немалое количество как бы «своих», преданных делу социализма людей.

Возможная идея о «молодой крови», которая заполняет собой уходящую «старую кровь», не работает, так как нам известно о значительном количестве совсем юных, молодых людей, комсомольцев, которые также были уничтожены в сталинских лагерях.

Применительно ко всей ситуации реального разворачивания новой России можно вспомнить крылатое латинское выражение – Pompa mortis magis terret quam mors ipsa (больше самой смерти устрашает то, что ее сопровождает). Это, вероятно, касается смерти каждого большого органического явления в культуре и истории, общественной жизни. Признаки распадения, отпадания живых частей от мертвых, судороги, конвульсии культуры и иных форм социума, длящиеся немалый срок, устрашают на самом деле больше, чем сам факт исчезновения конкретного явления из перечня актуальных для жизни. И главное – они проявляют себя уже на самых первых стадиях развития организма (государства), но они мало заметны, кажутся несущественными и перекрываются восторженными и пафосными идеальными представлениями о глобальности совершаемого, говоримого нового слова в мировой истории.

Эта скрытая пафосность странным образом проявляет себя в культуре, и мы обнаруживаем особый тип построения, создания текстов авторами, казалось бы, безумно далекими от утверждаемой «пролетарской» идеологии. Русская литература не избежала таких примеров – Маяковский, Пастернак, Ахматова, Мандельштам, Леонов, Платонов, наконец, даже Шолохов и многие другие – в итоге не избежали соблазна своего участия в редчайшей возможности создания абсолютно нового в мировой культуре. Это ощущение требуемой (революционной) новизны как слома прежней мировой культурной традиции не могло не затронуть громадный пласт творческих людей. В конце концов, явления русского авангарда, конструктивизма, кинематографа, архитектурных сооружений – в ранние года советской власти были глобальными с точки зрения воздействия на мировой художественный процесс. Глупо отрицать, что импульс новизны и появления нового читателя (большого, как грезил Пастернак), зрителя, созерцателя новой красоты увлек значительное число русских гениев первых лет послереволюционной эпохи.

Безусловно, у каждого из вышеуказанных художников был свой импульс и своя мера понимания того, что и как можно изменить в мировом художественном дискурсе, но на неком метафизическом уровне их объединяло ощущение причастности к грандиозному художественному движению. И пусть это ощущение было кратким, почти незаметным для кого-то из них в их творческой биографии, но э т о было, и привело к удивительным эстетическим достижениям в мировом смысле.

Эти достижения новой культуры повлияли на мировую традицию, легли в основание целого ряда течений, прежде непредставляемых в рамках прежней художественной деятельности. В этом плане стоит заметить, что так называемая «левизна» выдающихся деятелей культуры на Западе и их повернутость к новой России и выражаемая симпатия к ней, были замешаны именно на этом чувстве приятия гениальных прорывов в искусстве, которые оказались возможными только по причине того, что прежнее искусство и в целом прежняя культура были сломаны. Под них подводилась иная идеологическая база – ориентация не на элитарно-ограниченного потребителя художественной культуры, но на массового, представленного разными слоями общества.

Воздействие самой русской революции на слом всех прежних художественных парадигм очевидно и не может отрицаться; оно было настолько сильным, что и далее – в 40-е и 50-е годы, несмотря на появившиеся факты о злоупотреблениях власти в СССР, многие деятели западной культуры продолжали видеть эту новизну в культурной деятельности советской эпохи. Тем более, что сама европейская культура и в целом Европа как цивилизация испытывали жесточайший идеологический и моральный кризис после событий первой мировой войны («Закат Европы» О. Шпенглера как самое яркое осознание этой кризисности).

Эта кризисность выражалась в том, что распадались или не получали своей жизненной верификации самые основные, сложившиеся на протяжении веков константы европейской культуры и цивилизации. Одним из таких сломов, не преодоленных до сих пор, является кризис идей гуманизма, а говоря шире – отказ от гуманизма как такового в рамках европейской онтогносеологии.