Шолохов: эстетика и мировоззрение

Человек начал исчезать из центра той идеологемы, которая в своем окончательном виде оформилась в период Возрождения и стала основой эпохи Просвещения, всех научных и технологических прорывов Нового времени. Это та самая идеология просвещенного гуманизма и свободного человека, которая создала, в итоге, мощную материальную базу культуры как таковой – города и государства Западной и Центральной Европы как прямое воплощение силы и жизненности идей гуманизма и всего, что с этим связано.

Конечно, мы укрупняем рамки анализа и пропускаем многие кризисные явления, казалось, второстепенного рода – эпоха наполеоновских войн, к примеру, которая так или иначе носила глобальный характер и вовлекла в себя почти весь континент и основные государства Европы. Другой вопрос, что отсутствие оружия массового поражения не позволяло исчислять число жертв миллионами, но сотни тысяч для начала девятнадцатого века – это также немалые цифры.

В конце концов, и череда революций этого, девятнадцатого, века в Европе, перекраивание границ между государствами, стремление этносов, которые, казалось, уже находятся в стадии своего зрелого развития, к поиску наилучшего географического положения для своего существования, приводили к ряду локальных войн, которые в итоге, как выяснилось впоследствии, имели свои «невыученные уроки», приведшие к Крымской войне, войне России с Турцией, французо-немецкой войне.

Обыденность и привычность этих столкновений, которые, кажется, просто были похожи на то, что многократно случалось до этого, оказывается, в эпоху Новейшего времени, во время научных и технологических открытий в том числе в области вооружений влекли за собой далеко идущие последствия. К слову сказать, основной внутренней причиной первой мировой войны стало желание Германии «переиграть» итоги прежней войны с Францией, вернуть себе часть своих исконных территорий.

Но главное крылось в другом – размывался тот самый фундамент европейской цивилизации (проявлявшийся прежде всего в содержании и формах культуры), который был связан с гуманизмом. Человек как мера всех вещей и известного рода цель в развитии цивилизации превращался в статистическую единицу, предназначенную для участия в войнах и обреченный, скорее всего, на гибель во имя эфемерных целей и призрачных побуждений народов и государств просвещенной и образованной Европы.

Именно поэтому призрачная попытка, как оказалось впоследствии, новой европейской державы в форме СССР, заместить идею гуманизма не меньшей по объему, сложности и значимости для основной парадигмы старого континента, идеей создания нового человека, нового общества на базе почти старых концептов гуманизма не могло не приветствоваться интеллектуалами и деятелями искусства старой Европы. То, что было увидено, а большей часть, почувствовано в Европе и мире, убедительно воссоздал М. Лифшиц. Вот что он писал на этот счет: «В большом потоке, который рванулся куда-то в неведомое и завертел нас, как щепки, много было такого, что хоть плачь. Сколько всяких ненужных, нелепых, иррациональных затрат и жестоких деяний, что хватило бы на три исторические трагедии. Но миллионы людей пришли в движение – поход, война, ну, словом, что-то значительное, даже возвышенное. На болотах росли города, в пустынях зажигались огни современной индустрии» [4, 250].

Это точно воссозданное ощущение преобразования самой жизни, которое охватило громадное, спящее до этого, молчаливое большинство русского народа, который самым откровенным образом (особенно на фоне Европы) был отлучен от исторической деятельности и представал в глазах, в том числе и правящего класса, управляющей элиты, простой «глиной», исходным материалом. Приобретенная историческая субъектность, – причем полученная громадной массой людей по историческим меркам молниеносно, меньше чем за жизнь одного поколения, пусть в каждом отдельном случае с большей или меньшей продвинутостью и углубленностью – и стала базой стремительного развития нового государства и оправданием в глазах этих новых субъектов истории трагических событий, происходящих на их земле.