Шолохов: эстетика и мировоззрение

Запад в целом как цивилизация, несет на себе эту родовую травму, причиненную ей нацизмом: никто не мог и вообразить, что набор самых ужасных преступлений против самого человека и человечества в целом может быть нанесен изнутри, из сердца европейской культуры и цивилизации. Как бы там ни было, но удар был страшной силы, и от него Европа не оправилась до сих. Вот и альтернатива: необходимо или принизить, или поделить эту историческую вину с кем-либо еще. Россия, опять, выступает в качестве удобного объекта для подобного интеллектуального и гносеологического эксперимента.

Можно напрямую заметить, что эти попытки будут ничтожными для духовного единства русского народа и того, что мы называем русской цивилизацией. Кроме языка и нашей родной литературы, у нас остается именно это воспоминание, скрепляющее нас как нацию в единое целое: Отечественная война. Мы с этим не может расстаться. Тем более, что историческая и человеческая правда на нашей стороне.

Для Запада эта попытка выступает наряду с другими, как-то: введение нового морального релятивизма, отказ от Бога, игра в поддавки с исламской цивилизацией, новый гедонизм и тотальное потребительство. Этот процесс может окончательно привести к утрате цивилизационной идентичности. Если Европа уничтожит свою собственную историю или ее исказит, то она останется один на один с неоформившимся технологическим будущим. Но базы для целостности, для структурной крепости уже не будет, не будет союзников в прошлом и настоящем, придется похоронить память о ментальных победах над тьмой и изуверством. Защита истинно человеческих ценностей будет выступать и пониматься как фарс, как игра, как уступка психологии и истинам эпохи постмодернизма и постхристианства.

Для большей убедительности хочется привести размышления великого теолога и гуманиста наших дней С. С. Аверинцева о роли Отечественной войны, о значении ее для в с е х живших тогда в России; это трезвый и точный взгляд, исходя в том числе, и из понимания трагичности и противоречий реальной истории страны «под Сталиным» перед войной.

С. С. Аверинцев пишет: «Но тут в события вмешался новый фактор – война. Та война, которая не только на языке официальной пропаганды вошла в русское сознание как «Великая» и «Отечественная».

Очень странно говорить о кровавых катастрофах, принесших горе почти в каждую русскую семью, как об источнике некоей эйфории. Язык не поворачивается. Но эйфория эта – была. Из «Отечественной» войны на некоторое время родилась иллюзия невозможного единения между палачами и жертвами, греза о воссоединении нарушенной связи времен, о возрождении Святой Руси. Слишком трудно было поверить, что после таких жертв жизнь останется прежней; недаром о «просветлении и освобождении, которых ждали после войны», говорится в одной из заключительных фраз романа «Доктор Живаго». Но даже для тех, кто, наученный горчайшим опытом, не уповал на разрешение внутренних проблем России в результате войны, эти внутренние проблемы были хоть на время отодвинуты угрозой извне, нависшей над бытием русского народа. Вдруг все стало относительно просто: вот противник – вот Отечество, умирать за Отечество, с народом – не то, что умирать «врагом народа». Я не раз слыхал от старших, от тех, кому при Сталине пришлось особенно тяжело… что психологически военное время переживалось ими как самое легкое и светлое» [5, 751-752].

Нельзя не заметить, что такое – странное с точки зрения сходного пережитого опыта соседей по континенту – отношение к страшной войне невозможно вообразить в западной традиции в принципе (да оно, фактически, там и не отрефлектировано таким, как в России, образом). Запад отреагировал на вторую мировую войну мощным развитием экзистенциальной культуры, в том числе, – философскими построениями, литературой, в которых было окончательно констатировано, что человек – один, и в этом его проклятие. Россия в своем трагическом катарсисе после войны отвечала все же текстами вроде «Судьбы человека» Шолохова.

* * *

Свидетельские показания: Давид Самойлов

Любопытным отражением вышеизложенных соображений выступают дневниковые записи Давида Самойлова, выпускника ИФЛИ, выдающегося русского поэта, интеллектуала, глубоко погруженного в историю своей страны. Его дневник, ведшийся исключительно, как можно судить по его содержанию, для себя, то есть не ориентированный на внешнего читателя в виде определенного рода индульгенции, дает подробное изложение размышлений, связанных как раз с пониманием историчности происходящих событий, их смысла и места в них отдельного человека.

Вот запись от октября 1941 года, самого тяжелого и трагического месяца во всей войне, когда на кону стояла судьба государства и его жителей.