Шолохов: эстетика и мировоззрение

Шолохов, как и Пушкин, философ не в том плане и отношении, что он создал философскую систему, которую можно актуализировать в виде соединенных непротиворечивых тезисов рационального плана об основных явлениях бытия, но потому, что он использует глубинные возможности русского языка как продуктивный способ истинного (то есть непротиворечивого и адекватного) воспроизведения и оценки данного бытия во всех его проявлениях – от частной до исторической жизни. Эта философия в определенном смысле может быть названа стихийной, нелогизированной, но только не ложной. Шолохов создал, выражаясь его собственными словами, уникальную эстетику «красоты истины» в повествовании о жизни своего народа в ХХ веке.

Литература и примечания

1. Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 3-х томах. М., 1987. Т. 2.

2. Палиевский П. В. Литература и теория. М., 1978.

3. Аверинцев С. С. Онтология правды как внутренняя пружина мысли Владимира Соловьева // Сергей Аверинцев. Собр. соч. Том «София-Логос». Словарь. Киев, 2006.

4. Успенский Б. А. Раскол и культурный конфликт ХVII века // Успенский Б. А. Этюды о русской истории. Санкт-Петербург, 2002.

5. Гоголь Н. В. Собр. соч. М., 1984. Т. 7.

6. Бекедин П. В. Философия в образах («Поднятая целина» М. А. Шолохова) // Современный советский роман. Философские аспекты. Л., 1979.

7. Бурсов Б. И. Национальное своеобразие русской литературы. М.-Л., 1964.

8. Шолохов М. А. Живая сила реализма. М., 1983.

9. Михайлов А. В. Гоголь и его литературная эпоха // Гоголь: история и современность. М., 1985.

10. Замалеев А. О русской философии//Интуиции русского ума. СПб., 2011.

«Жестокий талант» против «свирепого реализма». Шолохов и Достоевский: взгляд первый

Уже неоднократно указывалась самая простая параллель между Достоевским и Шолоховым: русский писатель ХIХ века – «жестокий талант», классик русской литературы ХХ века «свирепый реалист»3. Такое сопоставление, безусловно, обладает своей правомерностью прежде всего по причинам культурно-генетическим. Понятно, что вне влияния автора «Преступления и наказания», «Братьев Карамазовых», не мог оказаться ни один писатель, создающий тексты на русском языке. При этом необходимо понимать, что влияние не может истолковываться узко, в конкретно-художественном смысле – как воздействие одного писателя на другого в плане художественных приемов, общности тематики, принципов изображения человека и т.п. Так подходя к вопросу влияния мы, за малым исключением, не обнаружим присутствия Достоевского в русской литературе прошедшего ХХ века. Мало кто сравним с Достоевским в узко-эстетическом плане; по существу наследовать ему как создателю уникального «достоевского» стиля, смог, вероятно, один Леонид Леонов.

Для осознания и исследования связи между крупнейшими явлениями русской литературы необходимо опираться на представления о развитии всей национальной культуры, на то, как она коррелируется с эволюцией самого типажа человека, с историческими изменениями, происходящими в жизни народа. Сближение «больших» имен русской литературы может осуществляться на глубоком (смысловом) уровне формирования и дальнейшего развития национальной культурной традиции. Иной подход грешит поверхностным взглядом на «похожесть-непохожесть» деталей, совпадение мотивов, тем, аспектов психологического раскрытия характера и всего того, что составляет конкретную сторону эстетики каждого писателя.

Нет слов, и вышеуказанный подход является важным и необходимым в процессе исследования морфологии литературы и культуры, их сочетаемости с общими задачами национально-культурного строительства, которые неизбежно встают перед каждым народом, ответственно относящимся к духовным перспективам своего отечества. Из ярких примеров инокультурного плана можно указать на замечательную по содержанию переписку Гете и Шиллера, которая в итоге сформировала на столетие вперед программу национально-духовного развития немецкой литературы и культуры.

Здесь стоит обратиться к теоретической стороне проблемы взаимосвязи и влияния в литературе. Известно, что современная теория постмодернизма растворила данную проблематику в понятии интертекстуальности. Не пускаясь в полемику, на наш вгляд, с недостаточной семантической ясностью данного термина, невзирая на его определения с разной степенью отчетливости, обратимся к другим представлениям о внутренних связях в пределах литературы как культурного и национального феномена применительно к русской традиции. Сошлемся на работу С. Бочарова «О кровеносной системе литературы и ее генетической памяти» [1, 7-44], в которой описываются иные, по сравнению с интертекстуальностью, типы и способы связи, диалог текстов внутри национальной литературы.