Шолохов: эстетика и мировоззрение

Как близок Достоевский Шекспиру, несмотря на то, что «человек из подполья» вовсе не ровня ни Гамлету, ни Отелло. Это близость мировоззренческого толка, это совпадение культурных констант, нахождение в едином потоке «высших уровней» мировой культуры. Оба писателя понимали и исходили в своем творчестве из катастрофичности описываемой эпохи. И для Шолохова и для Достоевского эта катастрофичность во многом имела разный характер – для русского классика XIX века она заключалась в исчерпанности внутреннего развития человека по причине его отрыва от нравственных постулатов христианства и чрезмерного, довлеющего над всей природой человека, доминирования его психики, находящейся в условиях социального и общественного неравенства в деформированном состоянии, – Достоевский, по сути, заявляет об исчерпанности человеческого индивидуализма, если только он (человек) не обратиться к христианским, всечеловеческим максимам этического плана; для Шолохова – катастрофичность заключалась в разрушении всех основ прежнего мира, в искажении признанных абсолютным большинством людей правил человеческого общежития.

Поэтому во многом в «Тихом Доне» реализуется концепция космологического времени, когда совокупность событий, представленных автором, однозначно воспринимается значительной частью его героев как переворот, этап, рубеж, крах предшествующей жизни, исчезновение прежнего времени. Для космологического сознания спроецированное, будущее время, безусловно, отсутствует. Этот тип сознания не принимает во внимание так называемую утопичность футуристических построений, он сконцентрирован на идее круга, повторения, то есть устойчивости и понятности. «Тихий Дон» является романом о тектоническом изменении в жизни целого народа, и не только социальном, как казалось критикам 30–50-х годов, но перевороте во всем прежнем укладе существования громадной массы людей, которые ждали, верили, хотели изменений всякого рода – от имущественных до сословно-психологических, но внутри ориентировались на сохранение прежнего хода событий. Шолоховский герой не принимает «новое» время, которое опирается на принципы линейности и неповторяемости, «невозвратности». Космологический тип сознания, характерный для большинства героев «Тихого Дона», требует возвращения к циклическому, гомогенному времени, в котором нет движения вперед, а есть движение по кругу. Но «пренебрежение историей» (М. Элиаде) заканчивается тем, что история становится в позицию активной субъектности по отношению к человеку.

Но близость между писателями заключается еще в одном, чрезвычайно важном моменте: Шолохов также, с другой, правда, стороны свидетельствовал о недостаточности и ограниченности человеческой индивидуальности, стремящейся преодолеть эту катастрофичность времени. Самыми яркими примерами подобного рода у него выступают такие персонажи «Тихого Дона», как Евгений Листницкий и некий «студент Тимофей», представленный в романе страницами своего дневника. Это классические, легко узнаваемые герои русской литературы XIX века, герои-интеллигенты. Их развитое самосознание дается в привычных формах внутреннего монолога, узнаваемых психологических метаний индивидуалистического толка (дневник студента как особая форма самоанализа). Развитие их психической жизни совершается в пределах понятных и знакомых конфликтов – «Я», вопросы самолюбия, индивидуального эгоизма, чувственных требований без моральных преград. Это все проблематика, близкая героям Достоевского. Совсем нарушается дистанция и они сближаются со своими литературными предшественниками там, где обстоятельства касаются вопросов морали и пола. Совершив подлость, воспользовавшись минутой слабости Аксиньи, Листницкий на мгновение задумывается о безнравственности своих действий, чтобы тут же отпустить себе все грехи – «война, мне все можно». Имморализм этого героя не столь изощрен в художественной аргументации Шолохова, как у героев Достоевского, но он явно родом оттуда, из этого лагеря персонажей русской литературы, где торжество и абсолютное доминирование эгоистичски понимаемого «Я» является основой характера и мировоззрения.