Шолохов. Незаконный

Основная интрига встречи заключалась в том, что Горький подыгрывал рапповцам, желая продвинуть их в новое литературное руководство, какие бы формы оно ни приобрело, а Сталин относился к этому скептически. Он принял решение РАПП добить, но делал это постепенно, тем более что сам РАПП распался на противоборствующие фракции – Авербах с Фадеевым друг друга откровенно ненавидели, Панфёров жаловался Сталину на того же Фадеева, Серафимович находился в панфёровской группе и т. д., и т. п.

Горький на той встрече гнул свою линию, говоря:

– Была грубость, были грубые методы воспитания. Но руководство РАПП признало свою вину. Теперь надо понять, как вместе создавать литературу, достойную великого пятнадцатилетия.

Взял слово Сталин:

– Руководители РАПП не поняли исторического поворота. Классовая борьба в идеологии остаётся, но нетерпимость по отношению к повернувшейся к нам интеллигенции была бы преступной. Нетерпимость стала главной чертой рапповского поведения. Нетерпимость превратила РАПП в тормоз, мешающий повороту интеллигенции к перестройке литературного дела.

Горький не сдавался, и на встрече 26-го продолжил отстаивать свою правоту. В этот раз снова были Сталин, Ворошилов и Молотов, а также Каганович и Постышев. Пригласили 45 литераторов. Прозаики Березовский, Владимир Зазубрин, Лев Никулин, Фёдор Гладков, Всеволод Иванов, Валентин Катаев, Леонид Леонов, Александр Малышкин, Юрий Либединский, Пётр Павленко, Фёдор Панфёров, Лидия Сейфуллина; самым молодым был 22-летний Юрий Герман. Поэты Эдуард Багрицкий, Владимир Луговской, Самуил Маршак. Литературовед Корнелий Зелинский – в прошлом идеолог конструктивизма. Заведующий сектором художественной литературы агитпропа ЦК ВКП(б) Валерий Кирпотин (настоящее имя Семён Израилевич Рабинович). Рапповские идеологи и управленцы: Авербах, Ермилов, Афиногенов, Макарьев, Киршон.

Оставивший мемуары о той встрече Зелинский писал: «Расположение и даже любовь Горького к рапповцам бросается в глаза. Авербах у Горького – дома. Его нервный раскатистый смех звенит за три комнаты… Горький пестует рапповцев. Встречает их почти влюблённо, с улыбкой, как добрых друзей, подмигивая, зная все их игры и привычки».

Сначала предоставили слово писателям. Тон неожиданно задала единственная присутствовавшая на встрече женщина – 43-летняя Лидия Сейфуллина. Дочка православного священника татарского происхождения, до революции она была актрисой, в 20-е начала заниматься литературой, выдав подряд несколько сильных повестей. В сложившейся конфигурации занимала фадеевскую сторону. Самого Фадеева не было – он запаздывал, и, судя по всему, Сейфуллина решила выступить по предварительной с ним договорённости.

Она сказала:

– Я не возражаю против присутствия в Оргкомитете Авербаха, Макарьева, Ермилова. Но рапповскую дубинку я никогда не забуду. Я считаю себя пролетарской писательницей, хоть и числюсь в попутчиках. Никакие внутренние разногласия в сфере самой литературы не заставят меня считать себя безответственной не только за советскую литературу, но и за политический строй страны… Я не верю никаким обещаниям Авербаха.

Её попытались прервать, но Сталину было выгодно её выступление, и он призвал всех к спокойствию:

– Пусть говорит! И пусть говорит открыто. Если Сейфуллина в этой обстановке позволяет себе критику, надо подумать, что говорят о РАППе за стенами этой столовой, когда им не надо опасаться нашего неодобрения.

Следом выступили ещё несколько писателей – но Сталин, запомнил Зелинский, всё время искал глазами Шолохова. Тот сидел в углу комнаты, внимательно смотрел вокруг и даже реплик не подавал.

Спустя час-другой напряжение сошло, выпили и начали петь. Сталин позвал Шолохова пересесть поближе – хотел, чтоб тот был рядом, – попросил, чтобы он поделился мнением о происходящем, или, может быть, спел. Тот ненадолго подошёл, чокнулся со Сталиным бокалами, но при первой же возможности снова ушёл куда-то в тень. Пока один тостовал, другой пел, третий норовил отвести вождя в угол на разговор тет-а-тет, Шолохов не считал нужным быть в перекрестье взглядов. Кажется, Сталину и это нравилось.

Несколько писателей провозгласили, друг за другом, тосты за Сталина – осушили бокалы раз, осушили два, и вдруг Сталин перехватил инициативу:

– Предлагаю выпить за товарища Шолохова.

– Самого скромного из писателей, – с отличной и умной реакцией подхватил Фадеев.

Шолохов снова подошёл, чуть улыбаясь.

Снова чокнулись со Сталиным.

Он был единственный, за кого Сталин поднял в тот вечер тост.

Пригубив, Сталин именно тогда произнёс знаменитые свои слова, касавшиеся вроде бы всех писателей, но прозвучавшие после тоста за Шолохова словно бы в раскрытие шолоховской темы.