Читаем Шолохов. Незаконный полностью

Шолохов слова «еврей» в своей речи не произносил вообще – но лишь сказал: одни у вас там, вроде музыканта Юзика, выведены положительно, с любовью, а вот эти, которым вы в стихах оттепель пообещали, выглядят так себе, а чаще – просто отвратительно. Вы их хотите осчастливить? Но как можно осчастливить людей, которых вы не любите?

Воздев очи к небу, Эренбург воскликнул:

– Михаил Александрович, я прожил долгую жизнь! Мне не раз приходилось выслушивать подобное…

Поэт Александр Ильич Безыменский (настоящая фамилия – Гершанович) в раздражении, пренебрегая протоколом, потребовал слова.

Хрущёв понял, что сейчас дело зайдёт слишком далеко, и объявил, что совещание окончено.

* * *

Вечером секретарь ЦК Поспелов с предельным тактом поставил Шолохову на вид недопустимость подобного поведения. Потом ещё и с Безыменским поговорил: «А с вами что такое, Александр Ильич? Чего вы так всполошились?»

Эренбург сам позвонил Поспелову и сказал, что на съезд не явится. Поспелов еле уговорил его одуматься, пообещав воздействовать на Шолохова.

Между тем Шолохов вовсе не собирался останавливаться. Он заранее знал: его оппоненты постараются перехватить инициативу, утвердив себя в качестве заглавных. «А я им не дам».

Спустя двадцать лет после прошлого съезда, 15 декабря, в Большом Кремлёвском дворце открылся новый. Основные мероприятия писательского собрания происходили в Колонном зале Дома союзов.

На первом съезде присутствовал 591 делегат. Из них осталось в живых 123, 468 выбыло. Писательская профессия оказалась смертельно опасной.

Четверть из этого числа унесла война. Всего в годы Отечественной погибло 242 советских литератора, состоявших в Союзе писателей. Две четверти умерло своей смертью. Старейшины Алексей Толстой, Демьян Бедный, Константин Тренёв, Викентий Вересаев и Вячеслав Шишков ушли один за другим в 1945-м победном году: тяжело дались им эти годы. Павел Бажов умер в 1950-м, Пётр Павленко – в 1951-м. В текущем 1954-м коса снова широко махнула: в январе скончался Пришвин, через четыре дня после него и вовсе нежданно Борис Горбатов, который числился в числе основных литературных заправил, а ведь на три года моложе Шолохова был, в апреле – Лидия Сейфуллина, стоявшая у самых истоков советской словесности.

Ещё 123 человека из числа делегатов Первого съезда сгинули в подвалах НКВД, на расстрельных полигонах, по тюрьмам и лагерям. Но многих из них ещё считали живыми. Думали, что и Весёлый где-то сидит, и Павел Васильев – потому что кому-то посчастливилось возвратиться. Ольга Ивинская вышла – любовь Бориса Пастернака. Певица Лидия Русланова вышла. А драматург Алексей Каплер? Он тоже служил военкором и виделся с Шолоховым в Сталинграде. Потом у Каплера случился роман со Светланой Сталиной, и он уехал далеко-далеко. Однако и его выпустили! Правда, он поторопился вернуться в Москву, вопреки ограничениям, и снова угодил под статью, но это уже другая история.

Профессор Александр Ушаков вспоминает, как 15-го, с утра, он встретил на улице едва бредущего, шатаемого из стороны в сторону Шолохова.

– Миша, ты что, пьяный? – спросил.

Шолохов поднял глаза.

– У меня друг из лагерей вернулся. 17 лет отсидел. Ни одного целого пальца нет.

Скорее всего, это был Иван Михайлович Гронский – легендарный советский журналист и редактор, частый гость в сталинском кабинете, председатель оргкомитета по подготовке первого Съезда советских писателей. Его взяли в 1938 году, он сидел в Воркутлаге, затем был в ссылке – и, спустя 16 лет, зимой 1954-го вернулся в Москву, оставшись сильным, здравомыслящим человеком. К тому же ещё и убеждённым сталинистом.

Это была знаковая встреча накануне съезда.

О том, что позавчерашнее его выступление известно всем, Шолохов отлично знал. И по этому поводу тоже выпил: «А вертел я вас всех… на карусели!»

В таком виде и заявился на съезд. В Кремль! Похоже, ему было всё равно.

Туда же явились все вожди: Хрущёв, Булганин, Каганович, Маленков, Молотов, Микоян, Первухин, Сабуров, Шверник, Поспелов, Шепилов. Ни одна страна мира никогда не переживала подобного: чествовать писателей, как на праздник, сходились первые лица государства.

То, что в первый день съезда слова ему не дадут, Шолохов знал.

На вступительное слово к съезду могли бы также претендовать по старшинству Сергеев-Ценский и по литературному весу – Леонов. Партийное руководство, семь раз отмерив, решило, что не стоит плодить зависть и ссорить мастеров.

Разумно выбрали срединный вариант: предоставить честь открыть съезд публиковавшейся с 1907 года старейшей писательнице Ольге Дмитриевне Форш. Бережно подведённая председательствующим на съезде Фединым к трибуне, она обратилась с коротким приветственным словом к собравшимся и предложила почтить память товарища Сталина вставанием.

В первом ряду президиума сидели Фадеев, Сергеев-Ценский, Симонов, Маршак, Катаев, Эренбург, Антокольский и в центре – Федин. Шолохов – во втором ряду: с Леоновым, Полевым, Расулом Гамзатовым, прочими представителями национальных республик. За ними – члены правительства.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное