Читаем Шолохов. Незаконный полностью

К тому времени Солженицын, как было известно, уже работал над книгой «Архипелаг ГУЛАГ».

Партийцы пытались определиться: как с ним быть.

Вчера ему едва Ленинскую премию не дали, раскрыли для него страницы журналов и двери театров, – а завтра он начнёт публиковать чёрт знает что на Западе!

Что делать-то? Ещё один, после Синявского и Даниэля, процесс запустить? Но как, когда сами его выкормили, хороводились с ним, к вождям водили знакомиться, сделали мировой знаменитостью, – в США уже вышел томик Солженицына «Избранное», «Один день Ивана Денисовича» перевели на множество языков.

Солженицын всё это знал, играя дерзостно.

16 мая 1967 года он направил открытое письмо IV съезду советских писателей:

«Не предусмотренная конституцией и потому незаконная, нигде публично не называемая, цензура под затуманенным именем Главлита тяготеет над нашей художественной литературой и осуществляет произвол литературно-неграмотных людей над писателями. Пережиток средневековья, цензура доволакивает свои мафусаиловы сроки едва ли не в XXI век! Тленная, она тянется присвоить себе удел нетленного времени: отбирать достойные книги от недостойных.

За нашими писателями не предполагается, не признаётся права высказывать опережающие суждения о нравственной жизни человека и общества, по-своему изъяснять социальные проблемы или исторический опыт, так глубоко выстраданный в нашей стране».

Как он себя ставил: «опережающие суждения» у него, сам их так определял.

Солженицына поддержал ряд советских писателей. Более 90 литераторов, в числе которых Вениамин Каверин, Борис Балтер, Фазиль Искандер, Юрий Трифонов, Бенедикт Сарнов, Александр Галич выступили с обращением: «Письмо А. И. Солженицына ставит перед съездом писателей и перед каждым из нас вопросы чрезвычайной важности. Мы считаем, что невозможно делать вид, будто этого письма нет, и просто отмолчаться».

Съезд послание Солженицына игнорировал, но оно было тут же переведено на множество языков и опубликовано в крупнейших европейских СМИ.

Удивительно, но даже Корней Чуковский, отец своей дочери и человек мягко-либеральных взглядов, смотрел на поведение бунтаря несколько озадаченно: «Сегодня приехал Солженицын, румяный, бородатый, счастливый. <…> Оказывается, он написал письмо Съезду писателей, начинающемуся 22 мая, – предъявляя ему безумные требования – полной свободы печати (отмена цензуры). <…> Конечно, имя Солженицына войдёт в литературу, в историю – как имя одного из благороднейших борцов за свободу, – но всё же в его правде есть неправда <…> Нельзя забывать и о том, что свобода слова нужна очень ограниченному кругу людей, а большинство – даже из интеллигентов – врачи, геологи, офицеры, лётчики, архитекторы, плотники, каменщики, шофёры – делают своё дело и без неё».

Рукописи изъятых и выпущенных закрытым тиражом текстов Солженицына по просьбе партийного руководства передали Шолохову на творческую экспертизу.

8 сентября 1967-го Шолохов отправил из Вёшенской в Секретариат Союза писателей СССР письмо.

«Прочитал Солженицына “Пир победителей” и “В круге первом”.

Поражает – если так можно сказать – какое-то болезненное бесстыдство автора. Свои антисоветские взгляды Солженицын не только не пытается скрыть или как-то завуалировать, он их подчёркивает, выставляет напоказ, принимая позу этакого “правдоискателя”, человека, который, не стесняясь, “режет правду-матку” и указывает со злостью и остервенением на все ошибки, все промахи, допущенные партией и Советской властью, начиная с 30-х годов.

Что касается формы пьесы, то она беспомощна и неумна. Можно ли о трагедийных событиях писать в оперативном стиле, да ещё виршами, такими примитивными и слабенькими, каких избегали в своё время даже одержимые поэтической чесоткой гимназисты былых времён! О содержании и говорить нечего. Все командиры, русские и украинец, либо законченные подлецы, либо колеблющиеся и ни во что не верящие люди. Как же при таких условиях батарея, в которой служил Солженицын, дошла до Кёнигсберга? Или только персональными стараниями автора?

Почему в батарее из “Пира победителей” все, кроме Нержина и “демонической” Галины, никчёмные, никудышные люди? Почему осмеяны солдаты русские (“солдаты-поварята”) и солдаты татары? Почему власовцы – изменники Родины, на чьей совести тысячи убитых и замученных наших, прославляются как выразители чаяний русского народа?»

«У меня одно время сложилось впечатление о Солженицыне (в частности после его письма съезду писателей в мае этого года), – завершает письмо Шолохов, – что он – душевнобольной человек, страдающий манией величия. Что он, Солженицын, отсидев некогда, не выдержал тяжёлого испытания и свихнулся. Я не психиатр и не моё дело определять степень поражённости психики Солженицына. Но если это так, – человеку нельзя доверять перо: злобный сумасшедший, потерявший контроль над разумом, помешавшийся на трагических событиях 37-го года и последующих лет, принесёт огромную опасность всем читателям и молодым особенно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное