Шолохов. Незаконный

Он руководствовался своей логикой – которая на тот момент выглядела для многих просто обескураживающей. Но она была.

Спустя месяц после завершения дела Синявского и Даниэля – 2 апреля 1966-го – Шолохов выступал с речью на XXIII съезде КПСС. Сохранилось видео: он бодр, лих, замечательно гэкает и привычно чувствует себя на трибуне.

Он сказал тогда: «Сегодня с прежней актуальностью звучит для художников всего мира вопрос Максима Горького: “С кем вы, мастера культуры?” Где бы, на каком бы языке ни выступали коммунисты, мы говорим как коммунисты. Кому-то это может прийтись не по вкусу, но с этим уже привыкли считаться. Более того, именно это и уважают всюду…

Совсем другая картина получается, когда объявляется некий сочинитель, который у нас пишет об одном, а за рубежом издаёт совершенно иное. Пользуется он одним и тем же русским языком, но для того, чтобы в одном случае замаскироваться, а в другом – осквернить этот язык бешеной злобой, ненавистью ко всему советскому, ко всему, что нам дорого, что для нас свято.

Я принадлежу к тем писателям, которые, как и все советские люди, гордятся, что они малая частица народа великого и благородного. Гордятся тем, что они являются сынами могучей и прекрасной Родины. Она создала нас, дала нам всё, что могла, безмерно много дала. Мы обязаны ей всем. Мы называем нашу советскую Родину матерью. Все мы – члены одной огромной семьи…

Мне стыдно не за тех, кто оболгал Родину и облил грязью всё самое светлое для нас. Они аморальны. Мне стыдно за тех, кто пытался и пытается брать их под защиту, чем бы эта защита ни мотивировалась…

И ещё я думаю об одном. Попадись эти молодчики с чёрной совестью в памятные двадцатые годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а “руководствуясь революционным правосознанием”, ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни!»

Шолоховскую речь постоянно прерывали аплодисментами, и – на видео заметно – ему это нравилось. Он был убеждён в своей правоте.

Осмысленность шолоховской позиции станет предельно понятной спустя ровно тридцать лет, – в связи с началом известных общественных процессов в России, в которых примут непосредственное участие многие из числа заступников Синявского и Даниэля.

И здесь мы наблюдаем выбор почти неразрешимый.

В ближайшем рассмотрении едва ли Шолохов выглядит правым: он требовал наказания людей, не совершивших, по сути, никакого преступления. При иных обстоятельствах его могли бы точно так же раздавить за «Тихий Дон», – скажем, если бы в давнем противостоянии со Сталиным победила группа Сырцова. Но перспектива выправляет эту картину, – и озирающие руины советского проекта поколения могут смотреть на шолоховскую речь иными глазами.

…Однако засадный полк прогрессивной интеллигенции уже не простит ему ничего.

Голосом этой части интеллигенции стала не раз упоминавшаяся здесь дочь Корнея Чуковского – писатель Лидия Чуковская.

25 мая 1966 года она написала открытое письмо Шолохову, направив его в правление Союза писателей и редакции главных советских газет.

«За всё многовековое существование русской культуры я не могу припомнить другого писателя, который, подобно Вам, публично выразил бы сожаление не о том, что вынесенный судьями приговор слишком суров, а о том, что он слишком мягок», – писала она, что в пафосе своём было верным, но по сути нелепым: рождённая в 1907 году, она отлично должна была помнить бесчисленные расстрельные письма своих коллег по ремеслу.

«Настойчивые попытки возвратиться к законности, к точному соблюдению духа и буквы советского законодательства, успешность этих попыток – самое драгоценное завоевание нашей страны, сделанное ею за последнее десятилетие. И именно это завоевание Вы хотите у народа отнять?» – писала она.

«Именно в “памятные двадцатые годы”, то есть с 1917-го по 1922-й, когда бушевала гражданская война и судили по “правосознанию”, Алексей Максимович Горький употреблял всю силу своего авторитета не только на то, чтобы спасать писателей от голода и холода, но и на то, чтобы выручать их из тюрем и ссылок», – ставила на вид Чуковская Шолохову, едва ли зная, что он вызволил из тюрем и ссылок людей больше, чем, пожалуй, все вместе взятые заступники Синявского и Даниэля.

«Вдумайтесь в значение русской литературы, – наставляла она Шолохова. – Книги, созданные великими русскими писателями, учили и учат людей не упрощённо, а глубоко и тонко, во всеоружии социального и психологического анализа, вникать в сложные причины человеческих ошибок, проступков, преступлений, вин. В этой проникновенности и кроется, главным образом, очеловечивающий смысл русской литературы. Вспомните книгу Фёдора Достоевского о каторге – “Записки из Мёртвого дома”, книгу Льва Толстого о тюрьме – “Воскресение”».

«Вспомните, наконец, “Тихий Дон”: с какой осторожностью, с какой глубиной понимания огромных сдвигов, происходивших в стране, мельчайших движений потрясённой человеческой души относится автор к ошибкам, проступкам и даже преступлениям против революции, совершаемым его героями!»