Шолохов. Незаконный

Всё детство лгали, что мать его прижила невесть от кого. Что он и не казак вовсе, а чей сын – приказчика Шолохова, барина Попова или атаманца Кузнецова – ещё вопрос. Раздавленный этим унижением, он всё равно не сдался и пророс назло своей чёрной звезде – невероятный донской цветок.

Сделав полный круг, чёрная звезда снова встала над его теменем.

Семьдесят лет назад возникла ложная путаница, чей он сын, как его зовут, имеет ли он вообще право на жизнь, на казачий статус и на то, чтоб сесть за парту с другими детьми и под фамилией кровного отца.

Теперь злоязыкие, бесстыжие люди ставили под сомнение авторство его любимого детища, отнимая фамилию уже у книги, в которую Шолохов вложил свою жизнь, себя самого, родовую память.

За что судьба так наказывала Шолохова, кто из его предков притянул на потомка такую муку, гадать не станем.

Так сложилось, и от этой подлой меты не уйти вовек.

По какой бы стёжке ни шёл тот невинный ребёнок в десятые годы начала столетия, безжалостные станичные дети кричали ему вслед:

– Приблуда! Нахалёнок! Под забором нашёлся!

Где бы ни звучало имя Шолохова теперь, всегда найдётся рот, который прокричит, в сущности, те же самые слова.

* * *

То, что написано было в предисловии Солженицына и многословной работе Медведевой, сегодня серьёзными исследователями темы всерьёз уже не воспринимается – даже если они по каким-то причинам продолжают осмыслять проблему авторства.

Солженицын писал: «Видимо, истинную историю этой книги знал, понимал Александр Серафимович, донской писатель преклонного к тому времени возраста. Но, горячий приверженец Дона, он более всего был заинтересован, чтоб яркому роману о Доне был открыт путь, всякие же выяснения о каком-то “белогвардейском” авторе могли только закрыть печатание».

И Серафимовичу в его «преклонном возрасте» было 63. И в авторстве «Тихого Дона», о чём свидетельствуют его дневники, он не сомневался никогда. И роман, посвящённый Шолохову, он задумывал. И в гости к любимому донцу наезжал. И покрывать «белогвардейский» эпос потерявший сына в боях за Советскую власть коммунист Серафимович не стал бы. К тому же он, как мы помним, настаивал на том, чтобы Мелехов пришёл к большевикам, уговаривая Шолохова сделать именно такой финал.

«И по сегодня живы современники тех лет, уверенные, что не Шолохов написал эту книгу. Но, скованные всеобщим страхом перед могучим человеком и его местью, они не выскажутся до смерти», – писал Солженицын, достигая почти уже комического эффекта: могучий, мстительный Шолохов, уничтожающий за всякое дурное слово о нём – и он, единственный человек, решившийся произнести страшную правду вслух, не дожидаясь своей смерти, как некоторые.

«Не хранятся ни в одном архиве, никому никогда не предъявлены, не показаны черновики и рукописи романа… В 1942 г., когда фронт подошёл к станице Вёшенской, Шолохов, как первый человек в районе, мог получить транспорт для эвакуации своего драгоценного архива… Но по странному равнодушию это не было сделано. И весь архив, нам говорят теперь, погиб при обстреле».

Солженицын не знал, что рукописи «Тихого Дона», разнесённые тогда по всей станице, все эти годы удивительным образом возвращались к Шолохову, ему, впрочем, уже не слишком нужные. Очередное письмо по этому поводу, от участника Великой Отечественной Д. Л. Гайдука, он получил в апреле 1971 года: «Уважаемый Михаил Александрович!.. Я в период ВОВ находился в Вашей станице. При отступлении наших войск я случайно нашёл Вашу рукопись великой книги “Тихий Дон”… Рукописи упаковал и сдал комиссару нашей части».

Солженицын прямым текстом пишет, что самый вероятный автор романа – донской писатель Фёдор Крюков, настаивая, что «через донскую песню связывается Григорий Мелехов не с мальчишкой-продкомиссаром, оставшимся разорять станицы, но – с Крюковым, пошедшим, как и Мелехов, в тот же отступ 1920 года».

Солженицын не знал ни шолоховской биографии, ни где, ни как он рос. Но привычка, не зная в полной мере, утверждать смело и наобум в нём крепко к тому времени поселилась и стала ни больше ни меньше – творческим методом. По сути своей противоположным творческому методу Шолохова.

Если допущения и ошибки в любом из текстов Шолохова имеют, как правило, случайный, непринципиальный характер, то допущения и ошибки в текстах Солженицына представлены в каком-то воистину катастрофическом обилии. Он мог объяснять это великой праведностью поставленной им задачи: сокрушить неслыханное зло большевизма – но, оставляя за рамками разговор о большевизме, зададимся вопросом: в чём праведность выпуска этой голословной брошюры?

Медведева, спрятанная за буквой «Д», в ней только ширма, исполнитель воли великого конспиролога – и, значит, «Стремя “Тихого Дона”», по сути, стала второй, вслед за «Архипелагом» книгой Солженицына, выпущенной после выдворения его за границу.