Шолохов. Незаконный

С другой стороны, добрая половина сторонников версии о шолоховском плагиате – русскоязычное литературоведение израильского разлива: некоторые ему так и не простили известной репутации.

У Шолохова, как мы помним, был свой постоянный редактор – Юрий Лукин. Горький считал его одним из лучших редакторов в Советском Союзе. Многолетний редактор – это как лечащий врач. Он всё знает про автора.

Лукин слышал и понимал шолоховский строй речи, знал наизусть допускаемые им ошибки, идеально помнил иную мелкую фактуру их работы, посему версии о плагиате считал проявлением человеческого нездоровья.

Он вспоминал, как однажды с болью спросил у Шолохова: эти вновь возникшие слухи – чем они объяснимы, Михаил Александрович? Завистью?

Шолохов ответил:

– Да. Но зависть бывает хорошо организованная.

Лукин отлично понял о чём ответ, поэтому в своих мемуарах посчитал нужным объясниться: «Иной раз Шолохову стараются приписать несправедливое деление людей на “наших” и “не наших” по национальному признаку. Назову несколько имён его друзей. Когда писатель ездил в Швецию и Японию, с ним, как правило, был Леон Мазрухо, ростовский кинематографист и фотограф, у которого накапливалась едва ли не самая обильная и самая драгоценная фотоархивная коллекция по Шолохову. Она копилась годами… Друзьями Шолохова были… поэт Григорий Кац и прозаик Михаил Штительман».

Мы могли бы дополнить этот список самым главным шолоховским корреспондентом – Евгенией Левицкой. И её дочерью Маргаритой, неоднократно бывавшей у Шолохова в гостях. И закадычным приятелем Бабелем. И несостоявшейся любовью Эммой Цесарской. Да мало ли ещё кем.

Но разве списком друзей в таких случаях спасаются?

Он лишь распаляет оппонентов. Оппоненты никогда не успокоятся.

Речь о системе доказательств уже не идёт. Тут словно бы иной символ веры.

* * *

Симптоматично, что в шолоховском вопросе сошлись навек, казалось бы, разлучённые представители разных сословий: к иногородним присоединились обуянные версией о плагиате представители казачьего сословия. Однако причины их въедливого интереса тоже, увы, лежат на поверхности.

В последние десятилетия ХХ века донское казачество накрыла новая волна антибольшевистских настроений. Ряду изыскателей донского разлива показалось, что коммунист Шолохов непригоден для того, чтоб являться автором подобного романа. Так шолоховскую прозу приносят в жертву антисоветскому реваншу.

Парадокс здесь состоит в том, что непосредственные участники событий восприняли сочинение Шолохова совсем иначе.

В «Тихом Доне» описан атаман Войска Донского, генерал, писатель Пётр Краснов. Образ его никак нельзя расценить как положительный. Несмотря на это, Краснов был уверен не только в авторстве Шолохова, но и в точности авторского взгляда.

В конце Второй мировой в Северной Италии писатель Борис Ширяев говорил с Красновым о Шолохове и записал разговор. Атаман сказал тогда: «Это исключительно огромный по размерам своего таланта писатель, и вы увидите, как он развернётся ещё в дальнейшем… Я столь высоко ценю Михаила Шолохова потому, что он написал правду». На вопрос Ширяева: «Значит, и то, что написано им о вас, ваше высокопревосходительство, тоже глубоко правдиво?» – Краснов ответил: «Безусловно. Факты верны. Освещение этих фактов?.. Должно быть, и оно соответствует истине… Ведь у меня тогда не было перед собой зеркала».

Ещё одним героем шолоховского романа является, напомним, руководитель Вёшенского восстания Павел Кудинов. Он также эмигрировал. Жил в Болгарии. В 1944 году был арестован органами Смерша, провёл 10 лет в советских лагерях. Отсидев срок, по дороге в Болгарию заехал к Шолохову в станицу Вёшенскую, но, увы, не застал его.

Он минимум дважды обращался к Шолохову с письмами, переписывался с литературоведом Константином Приймой и, хотя имел непринципиальные вопросы к ряду введённых Шолоховым деталей – Кудинову не нравилось, что в число руководителей Вёшенского восстания был введён монархист, – никогда не сомневался в шолоховском авторстве. Более того, относился к Шолохову с подчёркнутым благоговением.

Другой пример – походный атаман Донского казачьего войска генерал Петр Харитонович Попов. Он рассказывал литературоведу Герману Ермолаеву, что познакомился с этим романом в начале 1930-х годов: «Первое издание выходило тетрадками и было набрано на машинке. На Дону оно произвело впечатление сильное. Грамотные люди даже заподозрили, что не Ф.Д. ли Крюков автор романа? И сейчас же прислали мне несколько тетрадок с запросом, какое моё мнение? Я прочитал и сейчас же ответил: “Нет, автор не Ф. Д. Крюков, язык не его, и, хотя автор бойкий, но, видимо, начинающий… судя по началу, видно, что автор не казак, – живёт он на Дону, казачий быт изучает”».