– Никакой полиции! – спустившись к нам с горки, решительно заявила Ангела. – Эмигрантов тут любят не многим больше, чем наркоманов, и я не хочу компрометировать свой бизнес. По правде говоря, по закону я не могла принять этого типа на работу в клинику и обязана была заявить на него в полицию, еще когда он попался в первый раз.
– У нас тут очень жесткая кадровая политика, – утирая пот со лба рыхлой, как промокашка, ладошкой, объяснил Петер.
– А уж какие тут жесткие правила хранения сильнодействующих препаратов! – закатила глаза Ангела. – Короче, если сюда набежит полиция, добром это все не кончится. Мне не улыбается нарваться на проверки с последующими санкциями, и нет ни малейшего желания лишиться лицензии!
– И потом, Ангелочка так долго и кропотливо строила свою ассоциацию, привлекла в нее самых респектабельных людей, а эта история с убийством на празднике бросит тень на всех гостей! – продолжая вяло охлопывать обильно потеющую физиономию гигроскопичными ладошками, добавил Петер.
– Да мы, в общем, тоже не жаждем новых встреч с полицией, – сказал Вадик и посмотрел на меня.
– Больше мне жаждать нечего, что ли? – буркнула я.
Как никогда раньше, я жаждала оказаться дома, подальше от этой беспокойной заграницы, гори она огнем, как новогодняя елка!
– Вот и прекрасно! – Петер вроде обрадовался, но как-то вяло. – Тогда у Ангелочки есть одно… Как бы это сказать? Деловое предложение.
Я взглянула на Блюмшу, и мое лицо опалил тропический зной, в глаза плеснули отраженные волнами солнечные блики, а в ушах зашумел свежий морской ветер. В его песню влились и крики чаек, и пушечные выстрелы, и тонкий свист, с которым взмыл в задымленное небо черный флаг с черепом и костями…
Я покосилась на Вадика и обреченно вздохнула. Лицо у моего напарника было такое, словно он родился на Тортуге и колыбелькой ему служил ящик из-под чугунных ядер.
– Ленка, ты что? – шепнула Ирка, тоже поглядев на Вадика, а потом на меня. – Мы же не будем слушаться эту… тетю! Мы же не такие, как Вадик! Это мужики вечно ведут себя как дети неразумные, но мы-то! Мы!
– Как дети, говоришь? – Я фыркнула, а мой внутренний голос, с трудом перекрывая героические звуки разгорающегося морского сражения, невесело сострил: «Дети капитана Флинта!»
В праздничные дни центральный вход в офисный комплекс Сити-Берлин охранялся без фанатизма. Корпоративные вечеринки со зваными гостями проводились во многих конторах, и охранникам не хватило бы никаких сил и нервов, чтобы с должной добросовестностью разобраться с каждым входящим. К тому же казалось сущим идиотизмом спрашивать документы у Ганса и Гретель, Пряничного человечка или Карабаса-Барабаса с бородой такой длины, что прогулка этого персонажа по коридорам вполне могла заменить дежурную сухую уборку.
По правде говоря, за выходом костюмированных гостей охрана наблюдала с гораздо большим интересом – участники праздников возвращались подшофе и выглядели намного живописнее, чем прежде.
Сегодняшний день не стал исключением. В здании почти одновременно гуляли три компании: фирма по оптовой поставке канцтоваров «Карандаш», модельное агентство «Образ» и стоматологическая клиника «Эдельвейс». Канцелярщики охрану разочаровали: их вечеринка была безалкогольной. Манекенщицы, фотографы, визажисты и иже с ними тоже не порадовали, потому что сразу после чинной торжественной части махнули предаваться буйному веселью к кому-то на квартиру. Зато стоматологи были неподражаемы. Гуляли они шумно, долго, и запоздалый выход гостей напоминал массовую эвакуацию тяжелораненых из подбитого санитарного поезда.
Инвалиды новогоднего шоу двигались колонной по три, с трогательной заботой поддерживая друг друга, сбивая плевательницы и запутываясь в сложные морские узлы на турникете. Откровенно любуясь то растрепанной Мальвиной с оттоптанным подолом, то Красной Шапочкой в головном уборе, лихо перекошенном на манер матросской бескозырки, немецкоязычные охранники приветливыми улыбками отвечали на беззлобную матерную ругань и вековечный российский вопрос: «Ты меня уважаешь?» Они политкорректно уважали всех сразу, но уже не могли особо выделить кого-то в отдельности. И самую последнюю живописную группу запомнили только потому, что ее возглавляла хозяйка клиники, женщина яркая и своеобразная, как хищная рыба южных морей барракуда. Эта впечатляющая дама сдала под охрану помещения клиники, пропустив за турникет своих спутников – резвого длинноногого Оленя, прихрамывающего Зайца с фингалом, как у Панды, и рыжеволосую дюжую даму с косами, как у викинга, которую воспитанные на германской мифологии охранники после непродолжительной дискуссии постановили считать Брунгильдой.
Предпоследняя тройка, состоявшая исключительно из представителей сильного пола, никому не запомнилась. Вполне банальные Черт и Санта Клаус, подпирающие с двух сторон пьяного в дым Медведя, по живописности не шли ни в какое сравнение с колченогим Пандозайцем и Рыжекудрой Брунгильдой с бюстом таким же выдающимся, как Скандинавский полуостров.
28