Шоссе в никуда

— То есть жить будет, — заключил Зубарев.

— Из-за того, что помощь ему оказали не сразу, образовался обширный отек головного мозга, — врач хмуро покосился на оперативника, капитан ему явно не нравился, — нам его удалось снять, но есть проблема. У меня очень большие подозрения, что в раны попала инфекция. А так как эти раны напрямую связаны с головным мозгом, то последствия, сами понимаете, могут быть самые печальные.

— Слушайте, док, нам с этим гавриком страсть как еще пообщаться надо, — Зубарев тоже вскочил на ноги, — а то у нас к нему вопросов вот на столько, — он широко развел руки, — а ответов пока вот столечко. — Он изобразил едва заметный зазор между пальцами и ткнул их под нос Ивану Алексеевичу.

Тот недовольно поморщился.

— Все, что можно сделать, мы делаем, — произнес Фоменко заученную фразу, — дальнейшее в большей степени зависит от организма пациента, от того, как он будет бороться за выздоровление.

Лунин подумал, что Токовенко не производит впечатления человека, отчаянно борющегося за жизнь, но вслух этого не произнес. Вместо этого он достал из кармана визитку.

— Иван Алексеевич, большая просьба, как только будет возможность вновь с ним поговорить, хотя бы несколько минут, позвоните мне сразу.

— Непременно, — Фоменко, не взглянув на визитку, сунул ее в карман, — тогда, если ко мне нет больше вопросов, я с вами прощаюсь.

— Хотел еще вот что спросить, Иван Алексеевич, — Лунин аккуратно придержал уже собравшегося уходить хирурга за локоть, — вдруг вы что-то знаете на эту тему.

— Ну, если она как-то связана с медициной, — снисходительно улыбнулся завотделением.

— В каком-то роде, — кивнул Илья. — Вот эта больница, в которой мы находимся, Восьмая градская, вы же здесь, как я понимаю, давно работаете?

— Весьма прилично, — подтвердил Фоменко, — как после института сюда распределился, так все время здесь. Раньше, знаете ли, не модно было с места на место скакать, а теперь как-то незачем. — Он вновь улыбнулся Лунину, но уже чуть добрее.

— Очень хорошо, — обрадовался Илья, — тогда, может быть, вы мне объясните: почему Восьмая градская? Есть в городе Первая, Вторая, а эта вдруг Восьмая?

Иван Алексеевич с удивлением взглянул на Лунина.

— Вот уж бы никогда не подумал, что этот вопрос может заинтересовать работника следственных органов. Знаете, молодой человек, когда-то давно, лет сорок назад, меня этот вопрос тоже интересовал. Я даже не постеснялся обратиться с ним к главному врачу, как сейчас помню, Лев Анатольевич Заруцкий, выдающийся был человек. — Фоменко восхищенно причмокнул губами.

— Так и что выдающийся человек вам ответил? — Зубарев нетерпеливо высунулся из-за плеча Лунина.

— А ничего, — язвительно усмехнулся Иван Алексеевич, — он тоже не знал. Всего доброго, молодые люди.

Фоменко уже скрылся за матовыми стеклами дверей, а Лунин все еще стоял в коридоре, раздумывая над тем, стоит ли считать обращение «молодой человек» к сорокаоднолетнему мужчине комплиментом или оскорблением. Однако Зубарев, уже весьма утомленный долгим пребыванием в стенах лечебного учреждения, не дал Илье времени прийти к какому-то определенному выводу.

— Поехали отсюда, чего торчать? — Капитан хлопнул Лунина по плечу. — Вообще не люблю больницы, все время боюсь в них заразу какую-нибудь подцепить.

— Здесь хирургия, — задумчиво пробормотал Илья, шагая по длинному светло-зеленому коридору.

— Тем более, представляешь, что-нибудь такое подцепить, что потом резать будут. — Зубарев ускорил шаг, и Лунин, не желавший отставать, поспешил вслед за оперативником.

В четверг Фоменко не позвонил. Лунин несколько раз сам собирался набрать заведующего отделением, но множество других неотложных дел постоянно не давали ему такой возможности. Откуда взялось это множество дел, было совершенно непонятно. С самого утра Хованский улетел в Москву, на расширенную коллегию Следственного комитета, которая должна была состояться в пятницу. По данным неизвестных, но наверняка осведомленных источников, на коллегии ожидалось выступление президента. Президент выступал на коллегии ежегодно, и каждый раз, возвращаясь после этого выступления, Хованский несколько дней ходил по управлению непривычно тихий и улыбчивый, заглядывал в кабинеты к сотрудникам, интересовался здоровьем их детей, причем даже у тех, у кого детей еще не было. «Луноликий» — так охарактеризовал генерал-майора приятель Ильи Сережа Ракитин год назад, когда дверь за пожелавшим им приятного чаепития шефом закрылась.

— Почему луноликий? — не понял Лунин.

— А ты лицо его видел? Прям сияет. Как луна, отраженным светом.

Отраженного сияния обычно хватало на пару дней, максимум на три, затем, выслушивая доклад какого-нибудь незадачливого следователя об очередном нераскрытом деле, сроки которого уже давно истекли, Хованский выходил из себя, и лунный свет незаметно угасал под громкие крики начальника управления и тихие стоны подчиненных.