Шпага для библиотекаря

Интуиция не подвела Гжегоша. Тропа, на которой произошла стычка, шла по дну неглубокого оврага; его откосы, заросшие березняком и густым малинником, должны поглотить звуки стрельбы. Теперь надо припрятать мёртвые тела (русские могли выслать разъезд на поиски пропавшего разъезда) и уходить прочь. До ночи предстояло ещё миновать болота, о которых говорил проводник. А там останется только найти какую-нибудь французскую часть – и дело будет сделано. То самое, ради которого он и оказался здесь, в 1812-м от Рождества Христова году.

VII

Он пришёл в себя от боли, острой, рвущей от паха до колена. Боль пульсировала в ноге в такт толчкам. Его несут? Гена попытался приоткрыть глаза – над головой медленно проплывали ветви, совсем рядом донёсся конский храп. Нет, скорее уж везут, взгромоздив на телегу, в которой навалено сено – травинка щекочет щёку, назойливо лезет в ухо…

Он шевельнул рукой в попытке ощупать ногу. Так и есть: повязка из какой-то грубой тряпки, причём горе-санитары даже штанину разрезать не удосужились. Это точно не Людочка, она бы такого себе не позволила – всё же, медсестра, хотя и недоучившаяся… Повязка насквозь пропитана кровью – кончики пальцев ощутили влажное прикосновение…

– Глянь-кось, Антип, кажись, очнулся!

…Антип? И говор деревенский, словно в кино. Его подобрали крестьяне? Больше, вроде некому, не французы же…

– Ну, и слава Богу! – отозвался тот, кого назвали Антипом. – Всё живое дыхание, хотя и непонятно откуда он такой взялся…

Повернуть голову, чтобы посмотреть на говорившего сил не было – любое движение отзывалось в простреленном бедре острой болью. Его ведь подстрелили, так? Гена помнил тупой толчок, выбивший из-под него землю, а потом забытьё. Но когда успели появиться крестьяне? Или французы не стали гнаться за ним по лесу и повернули восвояси? Похоже на то…

– Крику-то было: беси, беси… – продолжал неведомый собеседник Антипа. – Абнакнавенный человек, одет только не по-нашему.

– Не может он быть бесом! – в разговор влез третий, с дребезжащим, слегка писклявым голосом. Ты сам посуди, дурья твоя башка – какой он бес, если крестик носит? Наш он, православный!

Говоривший подошёл ближе, почти вплотную и даже, кажется, склонился над раненым. На Гену чем-то сладковатым, знакомым, вызывающим неуловимые ассоциации.

– А откуда ихний дом взялся? – сварливо отозвался первый голос. – Не было, не было – а потом взял и вылез из-под земли! А под землёй известно, кто живёт! Верно говорю, отче, бесовские это козни!

– Тебе-то почём знать, сыне? – отозвался писклявый. – Так диавол хитёр, ещё и не такое удумать может на погибель душам человецев! А этот раб божий никакой не бес! Потому как всякий бес враз дымом смрадным расточится, едва к кресту притронется!

Ну конечно! Запах, знакомый из детства – тогда бабушка Нюра, втайне от родителей водила пятилетнего Гену в церковь и даже крестила – чем вызвала гнев отца. И крестик у него с тех самых пор – «кипарисовый, со святого Афона» – как пояснила бабка. Когда Гена учился в школе, он его не носил, ясное дело – наоборот, как и полагается советскому пионеру, всячески насмехался над бабкиной дремучестью и темнотой. А когда на уроке литературы в шестом классе учительница прочитала щемящие душу стихи Эдуарда Багрицкого – он и вовсе хотел выбросить бабыНюрин подарок. Как там, помнится, было…

«…Не противься ж, Валенька,
Он тебя не съест,
Золоченый, маленький,
Твой крестильный крест…»

Что-то тогда ему помешало. О крестике Гена вскоре позабыл – так он и валялся он в дальнем ящике стола. А совсем недавно, месяца за два до этой дикой истории, сошёлся в одной студенческой компанией, где были студенты из МГУ, с филфака. Там, кстати, он и с Людочкой познакомился – будущая медсестричка всерьёз увлеклась всей этой православной лабудой. В компании принято было козырять знанием Библии, ездить по подмосковным монастырям, смотреть древние иконы и фрески. Тогда-то Гена и стал носить крестик – просто чтобы соответствовать новым знакомым.

А вот теперь, похоже, он его и спас…

– Дядько Антип! – новый голос был, во-первых, совсем юным, почти детским, а во вторых – запыхавшимся, словно его обладатель только что совершил длительный забег по пересечённой местности.

– Дядько Антип, повозка ента, самобеглая, на Бобрищи выбралась. Хранцузы за ей скакали, да только оне, беси, дорогу зажгли, те и повернули!

– Шо, прямо зажгли? – охнул дьячок.

– Вот те крест! Дымно горело и воняло страсть как – серой, али ишшо чем похуже! Хранцузы в огонь с разгону-то на конях влетели и, видать шибко спужались. Стреляли… А повозка бесовская в деревню не поехала – чичас вдоль околицы пробирается. Медленно еле-еле, там сплошь кусты да канавы. Мужики со страху попрятались, носов из изб не кажут. Бабы с детишками голосят, пропадать готовятся!