Конные егеря не зря числились в элите французской лёгкой кавалерии. Внезапное нападение не повергло их в панику: сомкнув коней, они встретили станичников стрельбой из пистолетов и мушкетонов в упор, а от накатывающихся с тыла гусар Ростовцева попытались прикрыться телегами. В результате, бой перерос в сабельную рубку, причём часть своего отряда поручик отправил опушкой леса, в обход. В хвосте колонны творилась неразбериха, и надо было поскорее отсечь головные повозки, не дав им вырваться из западни. На этот манёвр Ростовцев отрядил корнета Веденякина с двумя десятками сумцев, а сам возглавил атаку на хвост колонны.
Правильного удара – сомкнутой шеренгой, колено к колену, – у гусар не получилось, помешала узость лесной дороги, забитой к тому же, фургонами и повозками. Приходилось протискиваться в промежутки между дощатыми бортами, стрелять, рубить, крутиться на месте. Рафик, понимая, что в сабельной схватки от него проку не будет, выпалил по разу из пистолей, соскочил с седла на ближайшую повозку, Пинками он скинул на землю возницу в сером мундире (тот нырнул под соседний воз и носа оттуда не казал), ухватил вожжи, и подбодряя лошадей нехорошими армянскими словами, вывел фургон на обочину, расчищая путь всадникам.
Я поначалу следовал своему плану: держался в лошадином корпусе позади Ростовцева и стрелял из нагана в тех, кто бросался на него с саблями. И не мазал ведь: двое зеленомундирных всадников покатились под копыта, выбитые из седла моими пулями, третий, с простреленным плечом, выронил клинок, осадил коня, стараясь выбраться из схватки – и повалился под ударом гусарского вахмистра.
Ударник клацнул, барабан провернулся вхолостую. Всё, я пустой… Теперь – нашарить в кармане приготовленные патроны, но конь не слушается, вертится на месте, и никак не получается откинуть шторку.
Хотел же ещё на марше поупражняться, и не стал, кретин самоуверенный, решил, что и так справлюсь. Экая, в самом деле, невидаль – наган перезарядить! Вот и справился – половина бесценных патронов улетела в пыль, а ставшие почему-то непослушными пальцы никак не справляются справиться с шомполом, выбрасывающим стреляные гильзы…
– Бережись, вашбродь! Пригнись, зарубят!
Едва успеваю ткнуться лицом в гриву – клинок проносится над самой макушкой. Ещё бы чуть-чуть и…
Второго удара у француза не получилось – гусар, упредивший меня криком, уже навалился на него своим конём и хлещет саблей с оттяжкой, привстав на стременах. Засовывать наган за пояс нет времени, я сую его вместе с оставшимися патронами за пазуху и хватаюсь за шпагу. Отменно наточенный (спасибо Прокопычу) клинок с шелестом вылетает из ножен, и я, вместе с его тяжестью внезапно ощущаю накатившую волну какой-то лихой бесшабашности.
«…ну что, мусью, как там КСПшной в песенке: «Спляшем, Пегги, спляшем?..»
Как-то ещё в школе, классе в шестом, случилась у меня одна забавная история. Дело было на девятое мая – в этот день в советские школы традиционно приглашали ветеранов. Эти ещё не старые люди – война закончилась чуть больше тридцати лет назад, и не все они даже вышли на пенсию, – участвовали в праздничных пионерских линейках, произносили положенные парадные речи, а оказавшись в классе, перед тремя десятками слушателей – пускались в воспоминания.
В тот день к нам в класс пришёл такой ветеран – невысокий, сухонький дядька, лет около шестидесяти. Служил он в корпусе генерала Доватора, участвовал в рейдах под Москвой, потом в составе кавалерийского полка дошёл до Берлина. Рассказывал ветеран живо, сопровождая повествование массой подробностей – в том числе и таких, которые заставляли бледнеть нашу классную руководительницу. Парод слушал с удовольствием и охотно задавал вопросы.
Ветеран не стал кривить душой – честно рассказал, что кавалерия в той войне играла роль, скорее, ездящей пехоты, которую можно как быстро перебросить с одного участка фронта на другой, так и ввести в прорыв для рейда по вражеским тылам. Во время одного из таких рейдов и имел место редкий эпизод, когда их эскадрон застиг на марше немецкую пехотную роту – и атаковал с шашками наголо, не дав времени развернуться для обороны.
Когда дело дошло до деталей, ветеран завёлся всерьёз. Он успел, видимо, приложиться к бутылке ещё до визита в школу (середине семидесятых к подобным вещам относились терпимо) и решил наглядно показать пионерам, как они «рубали фрица». Оседлал спинкой вперёд учительский стул, взял с доски длинную деревянную линейку – и принялся демонстрировать сабельные удары. Особенно смачно вышла у него следующая деталь:
«Шашкой по шее просто так, с замаху, бить бесполезно. – объяснял ветеран, сопровождая слова взмахами деревянным орудием. – Клинок, даже наточенный, как от резины отскочит. Надо ударить – потяну-у-уть…»