Шпага для библиотекаря

В странноприимный дом Никитского женского монастыря свозили раненых офицеров ещё после Смоленска, и теперь, когда стало ясно, что Москву оставляют, поспешно выносили тех, кого можно было тронуть с места без риска для жизни. Хотя в монастыре придерживались московского обычая застилать соломой булыжную мостовую перед домом с больными или умирающими, чтобы не беспокоить страдальцев тарахтением колёс, шум он висел здесь непрерывно, неумолчно. Крики, ругань, конское ржание, тележный скрип, команды унтеров, стоны раненых, которых выносили на носилках с крыльца по узкой лесенке и складывали рядком на подводы. И над всем этим висел «густопсовый» по выражению санитара, в паре с которым Дима Гнедин таскал носилки, дух: вонь скопившегося навоза, тяжёлый запах, какой обычно сопровождает скопление больных, страдающих и дурно ухоженных мужчин.

Обоз, если верить болтовне возчиков, должен был отправиться во Владимирскую губернию, и Дима Гнедин даже подумывал бросить своего подопечного-офицера и двинуться с ним. А что? Среди санитаров и ополченцев он, вроде примелькался; кормили хоть и грубой пищей, зато обильно, и, самое главное – от войны далеко. До Владимира армия Наполеона не доберётся, это Дима точно помнил из школьного курса истории.

Но, по здравому размышлению, от идеи пришлось отказаться. Ополченцы, хоть и не имели паспортов или каких-нибудь воинских документов вроде солдатских книжек, но зато все знали друг друга. Сейчас-то суета, хаос, столпотворение – но стоит добраться до спокойных мест, и унтер-офицер, распоряжающийся нестроевой командой, наверняка поинтересуется, кто он и откуда. И тогда дело швах: врать сколько-нибудь убедительно Дима не сможет, запутается в местных реалиях – и пожалуйста, обвинение в шпионаже, жандармы, а там и до виселицы рукой подать…

Нет уж, лучше придерживаться прежнего плана. Спасённый им юноша-офицер, Коля Распопов, поступил на службу за две недели до Смоленского сражения, оставив учёбу на первом курсе Петербургского Императорского Университета, где он изучал географию и естественную историю. За знание математики был взят в артиллерию подпоручиком – и угодил в плен в первом же своём деле, где он единственный остался живым из офицеров двенадцатой батарейной роты, защищавшей Шевардинский редут. В госпитале у него приключился антонов огонь (так здесь называли гангрену) и раненую ногу пришлось отнять по самое бедро. Теперь мечтал только о том, чтобы поскорее попасть домой, в родительское имение под Воронежем. А Дима, всячески ему в этом посодействовавший мог рассчитывать на благодарность в виде теплого местечка домашнего учителя с жалованьем и пансионом – а уж там будь, что будет…

Он взгромоздил на телегу очередные носилки и, обессиленный вконец, привалился к каменной тумбе, отделяющей узкий тротуар от мостовой, когда по брусчатке Никитской улицы звонко зацокали копыта. Дима приподнялся, чтобы полюбоваться на гусар в серых густо расшитых серебром мундирах – и вздрогнул, не веря своим глазам. В третьем ряду гусар, вслед за трубачом, ехали бок о бок его однокурсники Рафик Данелян и Никита Басаргин. Оба в гусарских ментиках, при оружии, в киверах с высокими белыми султанами – весёлые, обветренные, сидят уверенно в сёдлах, покрытых серыми, в цвет мундиров, попонами с зубчатой алой каймой.

Дима вскочил, споткнулся, едва не полетев на брусчатку. Вскочил, замахал руками, и с криком «Рафик, Никита, это я, Гнедин!», кинулся к строю – но с разбегу едва не врезался в блестящий от пота круп гусарского коня, перекрывшего переулок.

– Куды прёшь, холера, не велено!.. – заорал всадник и угрожающе взмахнул плёткой. Дима испуганно отпрянул и сделал попытку бочком, протиснуться вдоль стены. Но – Рафик с Басаргиным уже скрылись за перекрёстком, и место их заняли новые ряды серомундирных кавалеристов. Они шли и шли нескончаемой рекой – а Дима стоял, прижавшись к стене, и потерянно гадал – не примерещились ли ему эти двое с усталости этих безумных дней?

IX

– Серьёзный у тебя, Вася, агрегат получился! – библиотекарша опасливо потрогала высовывающуюся из бойницы чугунную трубу. – Считай, танк, если по здешним меркам. Знала я, что ты у меня талант!

Тракторист довольно ухмыльнулся. Гордиться, и правда, было чем: «пердунок» за последние три дня преобразился его стараниями до неузнаваемости. В кузове выросло что-то типа низкого каземата из деревянных шпал – целый штабель их обнаружился на заднем дворе ДК. Покойный муж тёти Даши разжился ими лет десять назад, имея в виду пустить на фундамент для сарайчика – пропитанное креозотом дерево почти не подвержено гниению. С тех пор шпалы, прикрытые листом рубероида, врастали в землю на заднем дворе ДК, пока не наткнулся на них дядя Вася в поисках материалов для своего проекта.