Шпага Софийского дома (Новгородская сага - 1)

Городок Троки - совсем небольшой. Олег Иваныч и не заметил, как внезапно закончились узкие городские улицы, как проехали городские ворота, выбравшись к сирым, вросшим в самую землю, избенкам - жилищам крестьян. Резко запахло навозом, гниющими потрохами не так давно зарезанной свиньи, еще какой-то гнилью. Постоялый двор - если его можно было так называть находился на окраине... не поймешь чего. То ли городской район это был, то ли деревня, впрочем, по большому счету, не важно. Только как-то убого все было вокруг, неказисто, нехорошо, неустроенно. Вот насколько был красив и богат Троки, с аккуратными улочками, с городским собором, с королевским словно нарисованным на картинке к волшебным сказкам - замком, настолько отвратительно бедна была деревня. Нищие избы, покосившийся забор, укрытый какой-то ветошью - дерева не нашлось, что ли? - колодец. Холодный ветер трепал солому крыш, гнул к земле недосжатое жнивье на пустошах - видимо, пашнях. Что ж они так, крестьяне-то, не сжали? Бездельники какие-то... Нет, то не крестьяне бездельники (как пояснил, нагнав Олега, Гвизольфи), то барщина у них пять дней в неделю. Некогда своим полем заниматься, все на хозяйском. Во-о-он, вдали, на холме, за лесом, замок пана - и красив, и высок, и ладен. Потому и избенки крестьянские неказисты. Насколько хорошо в коронных да княжеских землях шляхте - настолько крестьянам плохо. И чем дальше, тем хуже. Так вот и у Ольшанского в имении, то же самое... Хотя нет. Ольшанский-то - пан загоновый, говоря прямо - нищий, всего и богатства жупан да сабля, а появится грош - пропьет с друзьями, проиграет, проест, прогуляет. Зато - пан. И гонору ничуть не меньше, чем, скажем, у самого богатейшего магната, типа какого-нибудь Потоцкого иль Радзивилла. И сам "пан крулы" польский, он же великий князь Литовский Казимир Ягеллон, ничего с ним, шляхтичем, поделать не может. Даже приказать что - и то права не имеет, потому как - "вассал моего вассала - не мой вассал". И не дай бог оскорбить хоть как-то... Гонор - он и в Африке гонор. Сиречь - достоинство дворянское, напрочь забываемое Иваном, князем московским. Тот, говорят, и на бояр наорать может - и не стыдно ни капельки ни ему, козлу, орать, ни им внимать почтительно, словно и не их поносят. Одно слово - быдло. Как и эти, вон, крестьяне. Нет бы бросили все, да пошли в леса разбойничать (некоторые, кстати, так и делают), но большинство - нет, как пахали, так и пашут безропотно. А кто пашет, на тех и ездят - дело известное. Это в любом государстве так, даже в современном Олегу Российском. Тут мужики, там бюджетники. А суть одна: и те, и другие пашут, ни чести, ни гонора не имея. Так уж лучше - не как они, лучше - как шляхтич, даже самый загоновый. Вон пан Ольшанский, скачет себе - в ус не дуя - ничей не слуга, вольный человек, сам себе хозяин.

- Эй, Кшиштоф, Кшиштоф! А ну, погодь, не спеши так, не поспеваем!

- Так приехали уж, панове!

Приехали? Куда, интересно? Ах, вот эта изба и есть гостиница... тьфу постоялый двор. Ну, и где же кобзарь?

- Был кобзарь, - с готовностью кивнул головой. - Поутру съехал. И мальчишка был - поводырь. Нет, больше никаких отроков не было. Ан, нет... был, кажись, и отрок. Волосы, словно лен, светлые, глаза-глаза завязаны... кафтан справный, малость порванный. Его не сам кобзарь привел - други его. Какие други? Да такие... на шишей лесных уж больно похожие. А поехали туда по Смоленской дороге. Вчетвером поехали: кобзарь, оба шиша и этот... отрок, так глаза ему и не раззяпили. Боле ничего не знаю. Слепой? Кто слепой? Кобзарь? Да он получше меня видит... вон, видите на бревне от ножа отметина - на спор метнул вчерась. Куда поводырь делся? Да куда ж ему деться, тутошний он, Мыколы Карася сынок, Мыколу-то третьего лета волки задрали. Мыкита, а Мыкита! Бежи до Карасей, покличь Хутоню, кажи: дядько Ярох крупы даст... Боле ничего не ведаю, ясновельможные, вот, ей-Богу!

Перекреститься на икону в углу застигнутый врасплох Яроха не смог помешала острая сабля, приставленная многоопытным Панфилом Селивантовым к его морщинистому горлу. Да и речь-то свою Яроха произносил, опасливо косясь на сей незатейливый образец холодного оружия, широко распространившийся в те времена от Татарии до Польши.

- Звали, дядько Ярох?

- А! Иди, иди сюда, пащенок.

Схватив за ухо прибежавшего пацаненка, Яроха подобострастно подвел его к шляхтичу.

- Вот, панове... Забирайте, делайте с ним, что хотите, а я уж все, что знал, сказал... да и корова у меня с утра не доена... вон, мычит, в хлеву-то!

Яроха махнул рукой, дескать, можете хоть в пруду утопить пацана, а от меня отстаньте... тем более корову доить пора...

Ну, забирайте так забирайте.

Опустив голову, поводырь зрячего кобзаря понуро поплелся на улицу. А как только вышел - неожиданно дал такого стрекача!.. Если б не умение синьора Гвизольфи ловко метать аркан - ушел бы.

- Ну, говори, пся крев, а не то...

Пан Ольшанский тряхнул пацана за грудки.

- Не губите, панове! - размазывая сопли по щекам, громко заплакал тот. - Они сказали, что зарежут... если болтать буду...