Читаем Шпана и первая любовь 2 полностью

– Знаю, наполненная святыми духами – матрёшка. Набирайся лучше тем, чем полки не пусты. – Данила осмотрел зал магазина. – А полки как всегда пусты.

Магазин был разделен на два зала, в каждом по две продавщицы. Данила и Алька прошлись от левого угла прилавков до правого, рассматривая полупустые полки. Данила сказал, что Бестия может выбирать любую еду – денег хватит на всё. Двое знакомых Данилы пялились удивлёнными глазами на его сырой грязный вид, а он сделал вид, что никогда их не лицезрел и, естественно, не собирался говорить им «здрасте». Шпана и Бестия набрали баранок, печенья и карамели, взяли последнюю трёхлитровую банку яблочного сока.

– Хлеба нет. – Данила поддел пальцем нос Альки и улыбнулся. – Взять банку консервов? Одну. Рыбную.

– Гадость. – Бестия помахала ладонью перед носом, отгоняя призрак рыбной вони. – Пахнуть будем как вонючки.

– Не целоваться же тебе.

– А спать-то вместе будем.

– Как это? – опешил Данила.

– Рядом же! Совсем мозги растерял? – Бестия покрутила пальцем у виска – у виска Данилы. – Или в подвале отдельные койки?

– Ничего, подышишь. Спать захочешь – уснёшь. Лично я голодный как волк, банку за раз сгложу.

– Операцию делать будут.

– Какую операцию? Что нового ещё придумала?

– Сядешь на толчок, банка застрянет.

– А ну-ка иди сюда, словоблюдина.

– Блюдолизин! – радостно взвизгнула Алька, отскочила как игривый мячик от стенки к молочному отделу, покрутила фигу и хохотнула. – Лизун. Одна крышка вылезет и будешь ходить павлином!

Худосочный длинный парень, которому Данила мгновенно прикрутил прозвище Жердь, с козлиной бородкой, в мешковатой болоньевой куртке отсчитывал деньги возле кассы. У Шпаны возникло желание – сорвать все волосы с его бороды и воткнуть в дырки ушей, а куртку – порезать лезвием на лоскуты, потом всучить в ладони бубен, помочь ему развести огонь и пусть перерождается в шамана: вместо грозы – солнца просит. За Жердью топталась полысевшая старуха, в кулаке тряслась клюка. Она недовольно наблюдала за «языковедением молодых бесогонов», покачивала головой и, наверное, произносила в мыслях страшно ругательное «ай-яй-яй».

– Хватит орать! – пробасила сальная продавщица, задыхавшаяся под собственными массами; высокий белый колпак сдвинулся вбок на крашенных хной рыжих волосах. Марлевой тряпкой она старательно тёрла поблёкший пластик прилавка. – Купили, так выходите.

– Заткнись! – рявкнул Шпана, выпучив исступлённые глаза. – Пойдём, Алька, отсюда. А то свиньи жирные слишком громко хрюкают.

– Пошли вон отсюда! – заступилась вторая продавщица – мощнее предыдущей. Короткие вьющиеся локоны свекольного цвета прилипли к мокрому от пота лбу. – Сейчас милицию вызову. Я твоего отчима знаю. Расскажу, как ты хамски разговариваешь. Пусть прибьёт выродка.

Данила схватил расположившийся возле витрины алюминиевый столик и вонзил в стекло прилавка-холодильника. Грохнул дребезг разлетевшегося стекла. Продавщицы в ужасе завизжали. Та, у которой свекольные волосы, нырнула под прилавок; рыжая толстушка, потеряв колпак, ринулась в подсобку, сбила половину продуктов с полок.

– Валим, Алька! – крикнул Шпана и, саданув дверь пинком, выскочил на улицу.

Бестия подбежала к гастрономическому отделу, хохоча, ткнула пальцем на ножки стола, злобно нырнувшего в зубья разбитого стекла. Она подмигнула выглядывающей из-за прилавка продавщице, которая часто хлопала длинными жирно накрашенными ресницами и просила прощения испуганными глазами.

– Эй, грязнули, паука у вас убили. Огромного и стального. – Бестия пролезла рукой в разбитый прилавок и вытащила несколько банок рыбных консервов и презрительным тоном продолжила говорить:

– Мы вам ничего плохого не сделали, а вы две свиньи завизжали на нас. Вы обидели чужую радость, вы сходу рубанули по чужому счастью. А его так мало. Да откуда вам знать отъевшимся. А знали если, то давно забыли. Лишь бы только сало в ненасытные утробы и отрыжка из похабных уст. Вам ли знать, как голодный во сне бережёт пшеничный колосок, не ест, любуется даром природы. В его сердце возгорается счастье от красоты. – Кулак вынул из кармана куртки пистолет-зажигалку. – Пристрелить бы толстозадок. – Продавщица со свекольными волосами взвизгнула, оторопело пятясь, подняла руки вверх. – Не боись, бабьё. Это зажигалка. Брат подарил. Он на войне. Придёт, автомат подарит. В гости зайду обязательно.

Шпана заново вломился в магазин.

– Алька, что застряла? – Он перекинул банки из рук Бестии в пакет, потянул за рукав. – Пошли. Хватит куражиться над жирнушками, а то от давления – их запор замучает.

Алька пошла за спиной Данилы, остановилась в открытой двери, повернулась к прилавкам.

– Слово не воробей, однажды вылетит – по собственной харе въедет. Думать надо на кого орёте. – И вышла.

Шпана и Бестия обменялись весёлыми взглядами, взялись крепко за руки, слетели со ступеней – мир им ринулся на встречу. Они побежали к железнодорожной насыпи. Громкий смех насыщал их радость.

<p>Глава 5</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза / Проза