Шпион и предатель. Самая громкая шпионская история времен холодной войны

Две недели спустя, 28 апреля 1985 года, Олег Гордиевский официально стал лондонским резидентом — самым высокопоставленным сотрудником КГБ в Лондоне. Передача полномочий от Никитенко произошла своеобразно. По традиции уезжавший глава резидентуры оставлял в своем кабинете запертый служебный портфель, в котором хранились важные секретные документы. Когда Никитенко уже сидел в самолете, Олег открыл резидентский портфель и обнаружил там один-единственный коричневый конверт с двумя фотокопиями писем, которые Майкл Беттани подбросил в почтовый ящик Гука двумя годами ранее и содержание которых пересказывали потом все британские газеты. Что же это — шутка? Намек, напоминание о профнепригодности Гука? Предупреждение? Или Никитенко таким образом пытался сообщить ему нечто нехорошее? Почему он положил сюда никому не нужные бумаги? «Не потому ли, что он не доверял мне и поэтому решил не оставлять в своем кейсе никаких документов, с которых еще не снят гриф секретности?» Но если дело было в этом, зачем тогда было оставлять завуалированную подсказку? Скорее всего, Никитенко просто хотел подпортить настроение сопернику, заполучившему то место, на которое нацеливался он сам.

В МИ-6 тоже встали в тупик: «Мы ожидали коронных драгоценностей — но не получили их. Мы уж думали, сейчас выяснится, что члены кабинета окажутся давними агентами КГБ, или обнаружатся новые Беттани, — но ничего подобного. Конечно, мы вздохнули с облегчением, но и с легким разочарованием». Гордиевский принялся читать дела, хранившиеся в резидентуре, и понемногу собирать для МИ-6 свежие данные, представлявшие для британцев бесспорную ценность.

Как и предвидел Эймс, КГБ не сразу откликнулся на его предложение, но в итоге отозвался на него с энтузиазмом. В начале мая Эймсу позвонил Чувахин и непринужденным тоном предложил «встретиться 15 мая в советском посольстве, выпить чего-нибудь, а затем пойти пообедать в местном ресторанчике». В действительности ни об энтузиазме, ни о непринужденности и речи не было: Чувахин был отличным экспертом по контролю над вооружениями и совсем не хотел, чтобы его втягивали в какие-то мутные и опасные шпионские игры. «Пускай кто-нибудь из ваших ребят займется этой грязной работой», — проворчал он, когда его попросили связаться с Эймсом и договориться о встрече. Но КГБ тут же строго его одернул: раз Эймс сам остановил выбор на нем, значит, Чувахин вступит в эту игру, хочет он того или нет.

Вот уже три недели в КГБ кипела бурная деятельность. Письмо Эймса сразу же передали полковнику Виктору Черкашину, главе отдела контрразведки при советском посольстве. Поняв всю важность полученного сообщения, Черкашин отправил надежно защищенную шифрограмму Крючкову, начальнику ПГУ, а тот показал ее Виктору Чебрикову, тогдашнему председателю КГБ. Чебриков немедленно дал разрешение взять в Военно-промышленной комиссии 50 тысяч долларов наличными. КГБ был громоздким чудовищем, но, когда нужно, умел совершать молниеносные движения.

В среду 15 мая Эймс, как и было условлено, явился в советское посольство. ЦРУ и ФБР он сообщил, что идет туда, чтобы снова окучивать военного эксперта, которого он уже начал охмурять. «Я знал, что делаю. Я решил добиться своего». Чувахин встретил Эймса в вестибюле посольства, представил его сотруднику КГБ Черкашину, и тот повел Эймса в небольшой конференц-зал в полуподвальном этаже. Они не обменялись ни словом. Показав жестами, что помещение, возможно, прослушивается, Черкашин с улыбкой протянул Эймсу записку: «Мы принимаем ваше предложение, и делаем это с большим удовольствием. Нам хотелось бы, чтобы Чувахин был посредником в наших с вами обсуждениях. Он сможет передать вам деньги и пообедать с вами». На оборотной стороне листка Эймс написал: «Хорошо. Большое спасибо».

Но это было еще не все.

Есть один вопрос, который каждый куратор обязан задать только что завербованному шпиону: «Не известно ли вам о внедрении в нашу разведслужбу? Нет ли в нашей организации человека, который шпионит на вашу и может выдать вас?» Гордиевскому такой вопрос задали сразу же, как только он согласился шпионить на Британию. Черкашин был профессионалом высокого класса. Просто невозможно представить, что он не спросил Эймса, известно ли ему о каких-либо шпионах, внедренных в КГБ, которые могли бы обнаружить, что он предлагает свои услуги противнику, и доложить об этом ЦРУ. Да и Эймс тоже должен был ожидать этого вопроса. Он знал, что таких агентов насчитывается больше десятка, в том числе в самом советском посольстве, и что есть еще один, самый высокопоставленный, которого курируют британцы.