Но если со шпионажем на МИ-6 у Гордиевского все шло как по маслу, то повседневная работа на КГБ, напротив, вязла в песке. Гук и Никитенко, резидент и его заместитель, относились к нему с откровенной враждебностью. Игорь Титов, его непосредственный начальник, тоже смотрел на него недружелюбно. Однако не все его коллеги были сплошь ханжами и параноиками. Некоторые оказались людьми тонкими и чуткими. Культурные пристрастия Гордиевского разделял его более молодой (лет тридцати с небольшим) коллега по линии «ПР» Максим Паршиков, сын ленинградского художника. Они вместе слушали классическую музыку по «Радио-3», когда сидели за смежными столами в кабинете политического отдела. Паршиков находил своего коллегу «человеком приятным и интеллигентным, чья образованность и культурный уровень выгодно отличали его от остальных». Однажды, когда Паршиков простудился, Гордиевский познакомил его с «Отривином», средством от заложенности носа, которое сам недавно обнаружил в британской аптеке. «Нас объединила любовь к классической музыке и к „Отривину“», — писал позднее Паршиков. Однако он уловил внутреннюю тревогу Гордиевского: «И мне, и другим, кто близко общался с Олегом в его первые месяцы в Лондоне, было очевидно, что с ним творится что-то очень серьезное и неприятное. Нервы у него все время были на пределе, на него как будто что-то давило». Новичок довольно заметно отличался от всех остальных, в нем ощущалась какая-то настороженная сдержанность. Вот как свидетельствовал об этом Паршиков:
Руководство резидентуры невзлюбило его с самого начала.
Он не пил, как все, был слишком уж интеллектуалом, он не был «своим». Представьте себе обычный праздник, день рождения по-советски, в главном зале резидентуры. Все как положено: на столе бутерброды и фрукты, водка и виски для мужчин, бутылка вина для немногочисленных дам. Резидент произносит первый тост, потом тосты звучат один за другим. Гордиевский добровольно берет на себя роль дворецкого — любезно наливает во все пустые бокалы, кроме своего, а там у него только красное вино. Он никогда ни с кем не был запанибрата. Некоторым это казалось странным. А мне — нет: какого черта, думал я, ведь среди нас разные люди попадаются. Жена одного сотрудника терпеть не могла Гордиевского. Она сама не могла объяснить почему, просто ей казалось, что Олег какой-то «не такой, как все», «неестественный», «двуличный».[42]
Паршиков не слушал, что говорят злые языки. «Мне было лень вступать в пререкания с теми, кто поливал грязью моего милого коллегу по резидентуре». Главная беда Гордиевского, по словам Паршикова, заключалась в том, что он плохо справлялся с обязанностями. По-английски он говорил все еще плохо. Обедать с агентами ходил, похоже, регулярно, но приносил мало новой информации. Через несколько месяцев после его приезда в резидентуре, где все вечно перемывали друг другу кости, начали шептаться, что Олег не соответствует занимаемой должности.