Шпион, которого я убила

— Вы имеете абсолютно ухоженный вид. Либо вы женаты и жена ваша не загружена работой, либо вытсатего-рический холостяк и ваш великолепный внешний вид — это заслуга любящей мамы.

— Второе, — серьезно заявил директор. — Любящая мама.

— Армани? — кивнула Ева на галстук.

— Шанкло, — совсем загрустил директор и, видя, как Ева удовлетворенно кивнула, повысил голос:

— Да, я жертва одинокой женской старости, и что? Моя мама — заслуженный художник, и не надо меня проверять на сопричастность! У нее сдвиг, что я должен выглядеть как плейбой, не самый противный сдвиг, кстати, хотя она и тратит на меня все деньги от продажи своих картин. У некоторых старых художниц бывает куда хуже с жизненными устремлениями! Вы не там роете, напарник! Так, кажется, говорят в боевиках? Вы думаете, наши гениальные юноши все делают из меркантильных соображений? А вот и нет. Они создают угрозу национальной безопасности в силу политической недоразвитости и возрастного максимализма. А может быть, это просто игра в объединение мира. Я все съел. Это будете? — директор кивнул на сок в стакане, Ева покачала головой, и директор засосал сок через трубочку. — Раз уж вы перешли к обсуждению внутрисемейных проблем, я хотел спросить, действительно ли у вас трое приемных детей?

— Да, есть такое счастье, — улыбнулась Ева.

— Вы разведены. Значит, содержите детей одна. Ориентируетесь в этом кафе запросто, значит, часто здесь бываете. Мне тоже интересно, неужели сейчас в органах так хорошо платят, что можно содержать одной троих детей и перекусывать вот в таких местах? Почему вы взяли приемных детей?

— Старшего я, можно сказать, выкупила из рабства. Младшие — дети умершей при родах подруги. А деньги… Вы же слышали про журнал. Позирую, когда хандра накатит.

— Раз уж вы меня так накормили, разрешите и личный вопрос. Что это был за мужчина, который позволил себе развестись с вами?

— Все очень просто. Это его дети остались сиротами, он хотел отдать их в дом ребенка, я пригрозила пистолетом. Так, под дулом, он и пошел в загс. А через шесть месяцев еще раз под дулом пошел в суд отнести заявление на развод.

— Действительно, — побледневший директор поправил галстук от Шанкло, — проще не бывает. Можно я заплачу за себя сам?

Директор пошел расплатиться к стойке. Там узкоглазая девушка наливала в половинку выдавленного апельсина, в расправленные прозрачные перепонки, кофе из турки.

— А какое блюдо здесь самое дорогое? — поинтересовался он, пораженный белыми хлопчатобумажными перчатками на ее руках.

— Тыквенные семечки, — улыбнулась девушка, — вываренные в кокосовом молоке. Суфле из свежих персиков с красным вином. Глинтвейн из французского полусухого и армянского коньяка. Приходите еще!

20. Балерина

В больнице Надежда полчаса просидела возле бледного и испуганного помрежа, а потом ревела в коридоре. Михаил Петрович требовал немедленной выписки, кофе и приличный кусок зажаренного мяса.

— Мы от него устали, — жаловалась молоденькая врачиха. — Ему действительно лучше, но наблюдаются некоторые галлюциногенные реакции, поэтому рекомендую вам понаблюдать его у психиатра.

— А что с ним?

— Он стал разговаривать сам с собой.

— А, — Наденька вздохнула с облегчением, — это ничего, у меня такие реакции почти каждый день случаются.

— Если подпишет заявление о добровольном уходе, если есть кому за ним смотреть дома, забирайте. Инфаркта не было. Сердечный приступ. Нервное истощение, бессонница.

Надежда опять заплакала. Умылась в туалете, удивляясь сама себе. Такого количества слез у нее не случалось с далекого детства, когда было еще для кого плакать.

— Михал Петрович, — шептала она у кровати с забытой капельницей, — потерпите до обеда, я заберу вас, клянусь, только до обеда. У меня дела! Я кое-что улажу и приду!

— Принеси сюда мою сумку с одеждой. Поставь под кровать. Жду до половины третьего. Оставь денег. Если не придешь, поеду тебя искать на такси.

Надежда кинулась домой. В кухне сосед с собутыльниками приканчивал под пиво вторую бутылку водки, расписывая в самых понятных выражениях общий вид и размеры полового органа «Надькиного мужика». Надежда заехала соседу хозяйственной сумкой по голове.

Милена курила ментоловые.

— Ты, Надежда, жизни не бойся, — сказала она, усадив гостью в старое кресло и подставив пепельницу поближе. — Я, пока боялась, поседела. К двадцати восьми годам уже имела волосы востребованного сейчас пепельного цвета. Зачем тебе журналист?

— Мне нужен человек из приличной газеты, который не будет задавать вопросы.

— Будешь продавать?

— Что? — не поняла Надежда.

— Компромат продавать будешь или мстишь кому? Надежда задумалась.

— Продавать не буду. И месть тут ни при чем. Я просто хочу, чтобы от меня отстали. И Петровича не трогали. Они меня достали своими обысками, блин!

— Значит, в целях личной безопасности! — подвела итог Милена. — Сейчас посмотрю. Приходил тут один, писал статью о жертвах репрессий. Я все подробно рассказала. Особенно понравилось, как мужу моему его дознаватель на допросах вырезал на спине символы. Про это он расспрашивал целый час.