— Какие символы? — поспешно затушила сигарету Надежда.
— Советские. Звезды там, серпы с молотом. Вырезал и раскладывал вырезанную кожу сушиться на батарее. Вот! Нашла. Чего спрашивать? — Милена подняла трубку телефона.
— Я сама, — протянула руку Надежда и, как в бреду, плохо понимая, что делает, спросила, куда прислать бандероль.
— Если с нарочным, — повторила она Милене, — то через два часа доставят лично курьером. Если заказным, получит в течение трех дней.
— А чем ты не курьер? — подвела итог Милена. — Вон и курьерский экипаж подкатил, — кивнула она в окно.
Надежда, удивившись вдруг застучавшему сердцу, посмотрела через стекло во двор. Марат установил во дворе мотоцикл и снимал шлем. Снял, пошел к подъезду, зажав в зубах стебель красной розы.
— Ишь, цветок привез! — покачала головой Милена. — Видно, не нашел еще, чего искал.
— Пойду, — заволновалась Надежда.
— Ты только не бойся. Страх пахнет. Гэбисты всегда имели хороший нюх.
— Я не буду бояться, — стучала зубами Надежда.
— Ты хоть понимаешь, чего делаешь? Может, расскажешь?
— Потом.
— Ну и спаси тебя господь, — Милена тычет щепоткой пальцев в воздухе.
Распахнув дверь, Надежда угодила лицом в розу.
— Покатаемся?
— Нет, дела. — Надежда хотела обойти Марата, но он ловко подхватил ее под мышки и поднял в воздух, приблизив глаза девушки к своим.
— Обиделась? Сама же сказала — месячные. Я ушел тихо.
— Правда, дела. Я подрабатываю курьером. Мне еще в одну редакцию заскочить надо.
— Так это же ерунда! Заскочим — и по пиву?
— Еще в театр за кроссовками.
— Тогда — за кроссовками, и по пиву?
— А ты правила дорожного движения нарушаешь? — прищурилась Надежда.
— А надо?
— Может понадобиться. — Надежда потерлась щекой о розу.
— Запросто. Что сначала? Театр, работа или нарушение правил?
— По пиву.
— Вот это дело!
Ее поставили на пол, вручили розу, потом яблоко, потом конфету, потом пропустили в дверях, потом дали порулить, и Надежда тоже зажала толстый стебель в зубах, катая круги по двору. А когда устроилась за широкой спиной, когда спряталась от резкого ветра, выхватывающего ее волосы на поворотах, то отщипывала у розы губами лепестки и отпускала их в полет, словно тонкие лоскутки своего сердца.
У театра Надежда грустно посмотрела на подкативший за ними серый фургон. Достала из кармана очки. Не спеша нацепила их. Достала из кармана заколку с болтающимися цветными шариками. Приладила под красным хвостом.
Достала еще одну. С желтыми продолговатыми камушками на красной веревочке.
Приладила под синим хвостом. Покачала головой. Шарики застучали о камушки.
Марат с интересом наблюдал за ее приготовлениями.
— А еще у тебя сердце стучит, — наклонился он близко к ее лицу. — Всю спину отбило. Нравлюсь?
Надежда приоткрыла рот и провела по губам языком.
— Что ж ты так вчера не сделала? — Покрасневший Марат не мог отвести глаз от тонкого серебряного колечка на кончике языка. — Мы бы приспособились как-нибудь. Что тебе надо в театре?
— Холодно в кедах, — кивнула Надежда на свои ноги. — Возьму кроссовки и мигом обратно. Жди меня у служебного входа. Не выключай мотор.
Марат выпрямился и посмотрел на серый фургон.
— Да я тебя сейчас умчу за секунду от этих обыскивающих. Садись!
— Холодно в кедах. — Надежда повернулась и пошла к ступенькам входа.
Из фургона вышли двое мужчин и не спеша двинулись к театру.
Спокойно пройдя двери, Надежда бросилась опрометью по вестибюлю, вырвав по дороге у Кошелки газету.
— Задержи мужиков сзади! — крикнула она открывшей рот гардеробщице.
В костюмерной, запыхавшись, достала толстую иголку. Вдела в нее яркую, переплетенную золотом веревочку. Уставившись поверх очков, за этими приготовлениями следил мастер, вручную подшивающий подол камзола.
— Ты же взяла отгул? — удивился он. — Как там Петрович?
— 0-го-хо, — кивнула Надежда, потом достала изо рта мешающий предмет, продела сквозь небольшой черный цилиндр веревку и уточнила:
— Хорошо, после обеда заберу домой. Инфаркта не было.
— Так посиди с ним дома, не скачи, стрекоза! Он смотрел, как Надежда подвязывает эту свою болтушку на веревочке к заколке, прилаживает заколку в волосах и подмигивает ему. Мастер закатил глаза и тяжело вздохнул.
— Ты что, за этой ерундой прискакала?
— Ой, спасибо, что напомнил, мне еще надо переобуться!
Разбросав кеды, кое-как нацепив кроссовки, прислушиваясь к звукам в костюмерной. Надежда изобразила воздушный поцелуй.
— Пока, Леон! Меня здесь не было!
И исчезла, не завязав шнурки.
Подумав немного, мастер отложил камзол и, тяжело поднявшись, пошел к стойкам с одеждой. Он нашел костюм Ромео и задумчиво ощупал распоротый рукав.
Петляя по дворам, Марат подкатил к двенадцатиэтажному зданию. По количеству вывесок у входа это был еще тот гадюшник: кроме трех журналов и шести газет, здесь располагалась инспекция по делам несовершеннолетних и выставочный зал «Голубая луна». Читая вывески, Надежда достала из кармана куртки конверт, помахала им Марату и исчезла за дверью.
В лифте она опустилась на коленки, положила конверт на пол и быстро подписала его. Потом сдернула с головы заколку и положила пленку в конверт.