Шпион под подозрением. Спасские ворота

— Потому что все мы несем ответственность за происшедшее. Все, в том числе и я. Мы столько лет позволяли бандитам править нами. Молчали — значит, соглашались. Не желали признать, что революция уничтожила один гнилой режим и заменила его другим, еще более гнилым. Сейчас даже у партии появились сомнения в большевизме, в Ленине. Еще немного — и это здание тоже будет разрушено до основания… Эх… — Он прикрыл глаза. — Я так устал от всего этого… Слишком долго жил. Не хочу больше ничего видеть!

Руки у него тряслись. Анастасия помогла ему встать.

— Я провожу вас домой. Вам надо отдохнуть после такого потрясения.

Старик улыбнулся. Лицо его чуть порозовело.

— Потрясения мне полезны. Вы же не хотите, чтобы я умер от скуки?

Анастасия взяла его под руку с такой простотой и естественностью, словно они были отцом и дочерью, которые, воспользовавшись солнечной погодой, надумали выйти погулять после завтрака.

— Игорь Викторович, в прежние годы нелегко было быть адвокатом. Неужели вы не боялись, что однажды придут и за вами? Как вам удалось выжить?

— Очень просто, моя дорогая. Нам, адвокатам, повезло. И знаете, почему? Судов и расстрелов было так много, что те, кто убивал друг друга, нуждались в нас. Нас ценили. Мы ведь еще могли пригодиться. Сегодня мы защищали жертву, завтра — ее палача. Как во многих трагедиях, в этой тоже был элемент фарса. В каждом ужасном спектакле мы играли роль суфлера.

Квартал, где жил Карпов, был не таким неприглядным, как большинство других новостроек. Здесь были разбиты хорошенькие скверики, росли кусты и деревья. Анастасия вспомнила, что окружающие дома заселены преимущественно элитой — как старой, так и новой.

— Зайдете на чашку чая?

— Нет, я и так уже отняла у вас уйму времени.

Карпов нагнулся к ней, словно хотел поцеловать.

— Моя дорогая, американец, о котором вы меня расспрашивали, и в самом деле интересный человек. Я долго не мог его вспомнить. В пятидесятые годы у нас было несколько американских студентов. И хотя я читал им лекции, но вот запомнить толком никого из них не сумел. Тогда… — он улыбнулся, — мы их считали очень несерьезными, легкомысленными людьми.

Она сжала ему руку.

— Конечно, это еще ничего не значит, — Карпов понизил голос, — но наш теперешний генсек жил, кажется, в одной комнате с кем-то из американских студентов, когда учился на юрфаке. Знаете, ко всем иностранным студентам были приставлены «няньки» — партийные активисты. Не могу сказать с уверенностью, тот ли это студент… — Он подмигнул и отпустил ее руку, — но интерес, который проявили к моему кабинету, возможно, наведет вас на некоторые размышления. До свидания, милая барышня!

Карпов медленно зашаркал к подъезду своего дома, потом обернулся и помахал Анастасии на прощание рукой. Именно в ту минуту он и решил закончить свою деятельность в университете.

31

Уже в третий раз за день стоило Маркусу в ответ на звонок снять трубку, как в ней раздавались короткие гудки. В четвертый раз, вполне в духе шестидесятых годов, начались угрозы:

— Все западные журналисты — подонки! — немного запинаясь, произнес аноним. — Что вы на это скажете?

— Я с вами согласен, — спокойно ответил Маркус и повесил трубку.

Через полминуты телефон зазвонил вновь. Теперь голос был женский — низкий и тягучий.

— Не помнишь меня, дорогой?

— Назовитесь, тогда, может быть, вспомню.

— Ну, мой муж тебе напомнит. Он очень хочет поговорить с тобой о том, что у нас было. Знаешь, он страшно зол…

Казалось, этому не будет конца. После седьмого звонка Маркус просто перестал снимать трубку, а на девятом отключил телефон и, усевшись в гостиной, врубил магнитофонную запись народной музыки — специально для тех, кто прослушивал его квартиру.

Похоже, сегодня настала его очередь подвергнуться травле. Вероятно, просто выпал его шар. Почему бы не покуражиться над Маркусом? Людишки с нездоровым цветом лица и потными ладонями, уставшие от спертого воздуха служебных помещений и подглядывания в замочную скважину, решили устроить себе маленькое развлечение за его счет.

Нет, пожалуй, такая интерпретация не выдерживает критики. Скорее всего, его хотят слегка постращать да посмотреть, что он станет делать. С одной стороны; это неплохо: раз до сих пор не арестовали, значит, на него ничего серьезного нет. Но, с другой стороны, их интерес сулит неприятности в будущем: видимо, они полагают, что могут раздобыть против него компромат — иначе занялись бы кем-нибудь другим.

Здесь как в капле воды отражалась вся советская действительность с ее насыщенной подозрениями атмосферой.

И первая его мысль была о Крессиде. Надо бы выйти и посмотреть, все ли с ней в порядке. Но ни ее, ни Дорин во дворе не было. У Маркуса сердце оборвалось.

— Они пошли в гастроном! — крикнула ему одна из нянь.

— В какой?

— Наверное, в Торговый центр.

Она улыбнулась. Ей было от силы шестнадцать лет.

Маркус сел в редакционные «жигули». Ну вот, они и добились своего, так ведь? Как же мало нужно, чтобы вывести его из равновесия!